Последний хранитель (СИ)

В новой своей ипостаси, я вошел в самолет сквозь лобовое стекло. Прошил его насквозь и вынырнул вместе с дымом прямо по центру приборной доски. На панелях задергались лампочки, что-то несколько раз щелкнуло, сработал какой-то зуммер. Если я где-то и навредил, то не очень: самолет продолжал лететь, а это самое главное. — Не шевелитесь! — еле слышно сказал командир корабля, — я слышал о шаровых молниях. Они реагирует на любое движение. Мимино побелел. Он сидел, вцепившись в штурвал и выпрямив спину. В его напряженных глазах я видел себя как в зеркале: сверкающий сгусток плазмы размером с футбольный мяч. Когда на его лице затрещала щетина, глаза чуть ли не вылезли из орбит. Запахло паленой шерстью. Тогда я поднялся чуть выше и замер под потолком. — А-а-а! Шевелись — не шевелись, все равно амбец: не упадем, так сгорим! — сказал бортмеханик. — Эй, ты, — просипел Мимино, тыча трясущимся пальцем в сторону бортрадиста, — ну-ка ходи сюда. Попробуй включить передатчик. Если получится, гукни на землю, можешь даже на своей частоте: «Попали в грозовой фронт. На борту пожар. Приборы выходят из строя. Идем на вынужденную». Если спросят координаты, честно скажи: того я и сам не знаю. — Не надо, – мрачно сказал Аслан, — не надо никому ничего говорить. На все воля Аллаха! Чтоб ни случилось, пускай эти суки думают, что у нас все срослось. Он был совершенно спокоен. Стоял истуканом у выхода в тамбур и смотрел сквозь мою оболочку рассеянным, немигающим взглядом. Что он там видел, куда заглянул? — не знаю. Может, развеялась мгла над воронкой великой бездны, что вбирает в себя судьбы людские, где запросто теряется то, что так тяжело обрести? Я медленно двинулся к выходу в тамбур. Он даже не шелохнулся, не дрогнул зрачками. И только когда загорелась папаха, бережно снял ее, несколько раз прихлопнул ладонью, сбивая огонь, и снова надел на голову. Его короткие волосы стали белее снега. В салоне восстановилось хрупкое перемирие. Никита валялся на грязном полу, скованный наручникам по рукам и ногам. Яхъя полулежал в мягком кресле, занимался любимым делом — скрипел вставными зубами, а Салман, мрачный как тень, перебинтовывал его бедовую голову. Ох, и крепко досталось злому чечену, Бог шельму метит!