Последний хранитель вечности

Непривычно чистый воздух слегка пьянил. Васильков, глубоко вдыхая носом

пьянящий воздух, не мог насмотреться на красоту, что была вокруг него.

Закончив трапезу, Паша лёг на спину и посмотрел на небо. В нём плыли белые

рваные облака. Такие же, как дома. Дома отец… дядя Лёша… Лена… Лена….

Нет, она не могла его разлюбить из-за глупого ночного звонка. Случайность,

не более. Ведь всё могло объясниться, но Лена не захотела ничего слушать.

Что-то здесь не так. Капюшон! Его рук дело. Так не бывает, чтобы ни с

того ни с сего начинала рушиться жизнь. Я ведь остался почти один. Всё

было хорошо и вдруг как обрезало. Вот разберусь с этим гадом, а там всё

и наладится. Обязательно наладиться! Но для этого нужно найти летопись.

Паша поднялся и сел на траву. Десять минут третьего. Положение солнца

на небе и стрелок на часах, похоже, совпадало. Пора было идти дальше.

Нацепив рюкзак, Васильков слегка подпрыгнул, чтобы тот занял за плечами

наиболее удобное положение и внимательно осмотрел место стоянки. Вроде

ничего не оставил. Достав флягу с водой Паша сделал два больших глотка,

третьим прополоскал горло.

Шаг — и уклон увлек Василькова вперёд.

Когда Паша подошел к лесу ближе, в буреломе, начал различаться проход,

или что-то, что нарушало общее строение чащи. Когда Васильков спустился

до подножия холма, то стало ясно, что он не ошибся. Ноги вынесли его к

тропе, ведущей куда-то через дремучий лес. Обернувшись назад, Васильков

без труда отыскал свою пирамидку. Ей была отведена роль нити Ариадны.

Лес производил на Василькова жуткое впечатление, но идти вперед было необходимо.

Такой дремучести Паша никогда в жизни не видел. По краям тропы стояли

просто стены из огромных стволов деревьев, кустарника между ними и отвалившихся

сухих веток. Даже при всём желании свернуть в сторону было невозможно.

Кроны деревьев сплетались над головой, и солнечный луч с трудом проникал

вниз. Возникший полумрак усиливал неуютное ощущение, которое обязательно

должно было возникать у всех, кто шел этой странной дорогой. Васильков

шел через чащобу больше часа, и поэтому, когда далеко впереди показался выход, заключительную часть пути он продел почти бегом.

Выйдя из бурелома, Васильков оказался на небольшой поляне, с трех сторон

окруженной чистым и светлый лесом. Под деревьями на земле лежали пожелтевшие

сосновые иголки, сквозь которые пробивалась зелёная, сочная трава и лесные

цветы. Вверх тянулись стройные, голые внизу, сосновые стволы. В диаметре

поляна имела около двадцати метров и ее застилал плотный ковер из васильков

и ромашек. Вправо от поляны, сквозь лес, куда-то уходила узкая дорога.

Простояв минут пять среди цветов, Васильков пошел по дороге, надеясь засветло

добраться до какого-нибудь поселения. Шагать по светлой дороге было куда

веселее, нежели в непролазных зарослях. Птицы весело и звонко переговаривались,

по веткам скакали белки. Где-то впереди стучал дятел, один раз заяц перебежал

дорогу. Километров через четырнадцать-шестнадцать лес стал смешанным,

а под деревьями появился папоротник. Дорога все петляла между деревьев,

но ни деревни, ни города не появлялось.

Наступал вечер и Васильков начал искать место для ночлега. Спать на земле

он не решился, кто знает, какие здесь еще звери, кроме зайцев и белок.

Шансов погибнуть на дереве было ни чуть не меньше, но, тем не менее, увидев

подходящий дуб, с раскидистыми ветвями, Паша уверено свернул к нему.

Соорудив на ветвях лежанку и навес, на случай дождя, Васильков решил,

пока не стемнело, побродить в округе и осмотреться. Дуб, выбранный для

ночлега, стоял, как бы на залысине леса, поэтому можно было отойти достаточно

далеко, не выпуская его из виду. Побродив в окрестностях, Паша нашел огромное

количество грибов, но собирать их не решился. Кто его знает, что здесь

можно есть, а что нет. Ему почему-то вспомнилась сказка Кэрролла «Алиса

в зазеркалье». Вообще, мысль о зазеркалье у Василькова появилась сразу

же, как только он вышел из лабиринта. Но искал он совсем не грибы. Хоть

какие-то следы человеческой деятельности. Ничего! Похоже, он здесь был

первым. Даже птицы и звери не пугались его и подпускали совсем близко.

Собрав хворост, Васильков вернулся к «дому».

Смеркалось. Хворост занялся почти сразу. Сучья весело потрескивали, время

от времени выбрасывая в темнеющее небо снопы искр. Как ни странно, но

есть почти не хотелось. Чтобы чем-то заняться, Паша отрезал небольшой

кусочек солёного мяса и, насадив на ветку, равномерно поджаривал его.

Солёное мясо. Это более точное определение, чем сало. Паша не очень любил,

как это делают многие, класть на кусок черного хлеба белый шмат сплошного

холестерина. Василькову больше нравилось, когда такой бутерброд содержал

тёмно-красные прожилки. Чтобы всего поровну. А если к нему добавить зелёный

лучок и граммов эдак сто хорошей водочки…

От таких мыслей слюна стала выделяться более активно. Мда. Водочки бы

сейчас не помешало. А то уж как-то совсем нехорошо на душе. Стоп! В рюкзаке

есть спирт. Паша ни разу в жизни не успокаивал нервы алкоголем, но сейчас,

похоже, другого выхода просто не было. Даже если отбросить всё, что случилось