Последний койот

— Должен признаться, я ожидал, что ты немедленно станешь отпираться. Твой ответ наводит на мысль, что ты не исключаешь возможной связи. Я не могу даже выразить, как сильно это меня беспокоит.

— Все может быть, шеф. Позвольте задать вам один вопрос. Вы сказали, что у Брикмана и его команды есть и другие версии. Вернее, что вы велели им переключиться на отработку других версий. А у них вообще есть жизнеспособные варианты? Я имею в виду, у Паундза была тайная жизнь или они просто пытаются ухватиться за любую потенциальную зацепку?

— Нет, никаких особенно перспективных версий у них нет. Боюсь, что на тебя у них была вся надежда. Брикман до сих пор считает, что это ты его убил. Он выдвинул теорию, что ты нанял кого-то сделать всю грязную работу, а сам улетел во Флориду, чтобы организовать себе алиби. И настаивает на том, чтобы разрабатывать ее дальше.

— Да, неплохая версия.

— По моему мнению, она выходит за рамки правдоподобия. Я велел ему ее отложить. Пока. А тебе рекомендую отложить то, чем занимаешься ты. По разговору с твоей знакомой из Флориды у меня сложилось впечатление, что это та женщина, с которой ты мог бы провести вместе какое-то время. Так что, мой тебе добрый совет, садись на самолет и отправляйся обратно к ней. Побудь там пару недель. А когда прилетишь, мы с тобой поговорим о твоем возвращении в убойный отдел.

Босх не смог решить, это завуалированная угроза или попытка подкупа.

— А если я никуда не полечу?

— А если ты никуда не полетишь, значит ты просто дурак и заслуживаешь то, что с тобой может случиться.

— А чем, по вашему мнению, я занимаюсь, шеф?

— Я не думаю, я знаю. И для этого не надо быть семи пядей во лбу. Ты взял из архива дело об убийстве твоей матери. Почему именно сейчас, я не знаю. Но ты затеял частное расследование, и это создает нам проблемы. Ты должен это прекратить, Гарри, иначе это сделаю я. И тогда ты не сможешь больше работать в полиции. Никогда.

— Кого вы защищаете?

Лицо Ирвинга из розового стало малиновым, а глаза сузились и потемнели от гнева.

— Не смей говорить мне такие вещи! Я посвятил управлению всю свою жиз…

— Себя самого, да? Вы же ее знали. И вы тогда ее нашли. Вы боитесь оказаться замазанным, если я что-нибудь накопаю. Наверняка вы и так знали все то, что Маккитрик рассказал вам по телефону.

— Это чушь собачья, я…

— Чушь? Чушь? Я так не думаю. Я уже поговорил с одной свидетельницей, которая помнит вас по тем временам, когда вы патрулировали Бульвар.

— Что за свидетельница?

— Она сказала, что была знакома с вами. И моя мать тоже.

— Единственный человек, которого я защищаю, это ты, Босх. Неужели ты не понимаешь? Я приказываю тебе прекратить это расследование.

— Вы не можете ничего мне приказать. Я больше не работаю в полиции. Я в отпуске, вы не забыли? Меня отстранили. Теперь я свободный гражданин и могу делать все, что мне заблагорассудится, при условии, что это не противоречит закону.

— Я могу предъявить тебе обвинение в хранении похищенного уголовного дела.

— Его никто не похищал. И потом, даже если вам и удастся высосать обвинение из пальца, что мне за это будет? Административка? Да если вы явитесь с такой ерундой в прокуратуру, вас там на смех поднимут.

— Но ты потеряешь работу. Этого будет достаточно.

— Вы немного опоздали, шеф. Еще неделю назад это была бы для меня серьезная угроза. Она могла заставить меня задуматься. Теперь же это не имеет для меня больше никакого значения. Мне это теперь по барабану, и это единственное, что имеет для меня значение. Мне плевать, я знаю, что я должен сделать, и я это сделаю.

Ирвинг молчал; видимо, до заместителя начальника управления начало доходить, что у него нет больше никаких способов воздействовать на Босха. Раньше такими рычагами были власть Ирвинга над карьерой и будущим Гарри. А теперь Босх наконец-то вырвался на свободу. Он снова заговорил — негромким спокойным голосом:

— Вот вы, шеф, будь вы на моем месте, — разве вы отступились бы? Какое значение имеет все то, что я делаю для управления, если я не могу даже расследовать убийство собственной матери? Ради ее памяти и… и ради себя самого? — Он поднялся и убрал блокнот в карман куртки. — Я ухожу. Где мои остальные вещи?

— Стой.

Босх заколебался. Ирвинг вскинул на него глаза, и Босх увидел, что в его взгляде не осталось ни намека на гнев.

— Я не сделал ничего плохого, — произнес Ирвинг тихо. — Я ни в чем не виноват.

— Нет, виноваты, — возразил Босх так же тихо и склонился практически к самому его лицу. — Мы все виноваты, шеф. Мы оставили это дело нераскрытым. Вот в чем наше преступление. Но продолжать так дальше нельзя. Я, во всяком случае, не намерен. Если захотите мне помочь, вы знаете, где меня искать.

Он двинулся в сторону двери.

— Чего ты хочешь?

Босх оглянулся:

— Расскажите мне о Паундзе. Я должен знать, что случилось. Это единственный способ понять, есть ли между моим расследованием и его гибелью какая-то связь.

— Тогда сядь.

Босх опустился на стул у двери. Оба некоторое время помолчали, чтобы успокоиться, потом Ирвинг наконец заговорил: