Последний койот

Закурив, он сунул зажигалку в карман и опустил стекло.

— Ну что, теперь ты доволен? Выхлопные газы воняют в тысячу раз хуже сигаретного дыма.

— В этой машине нельзя курить.

Толивер постучал пальцем по магнитику, прикрепленному к приборной панели. Подобные безделушки получили распространение, когда городские власти приняли закон, запрещавший курение во всех административных зданиях и позволявший объявить половину полицейских машин зоной, свободной от курения. Магнит представлял собой сигарету в красном круге, наискосок перечеркнутую красной чертой. Подпись под ней гласила: «Спасибо, что не курите». Босх протянул руку, оторвал магнит от панели и вышвырнул в открытое окно. Пластиковый кругляшок рикошетом отскочил от асфальта и приклеился к дверце машины, ползшей в соседнем ряду.

— Теперь можно.

— Босх, вы просто ненормальный. Вы это знаете?

— А ты напиши на меня кляузу. Приложишь ее к рапорту о моей связи с преступницей, над которым трудится твой босс. Мне плевать.

Они некоторое время помолчали.

— Он блефует, Босх. Я думал, вы это понимаете.

— В каком смысле?

Такой поворот событий удивил Босха.

— Он просто блефует, и ничего более. Он все еще зол на вас за то, как вы его приложили тогда в конференц-зале. Но он знает, что ничего у него не выгорит. Там давнее дело. Непредумышленное убийство на фоне домашнего насилия. Дали пять лет условно. Скажете, что ничего не знали, да и все. Вам ничего за это не будет.

Босх почти воочию мог представить себе, как это было. Она сама практически все ему выложила во время того их ночного разговора. Она не ушла вовремя от человека, от которого следовало уйти. Так она тогда сказала. Ему вспомнились картины, которые он видел у нее в студии. Серый портрет с красными, как кровь, всполохами. Он усилием воли заставил себя перестать об этом думать.

— Толивер, зачем ты мне все это рассказываешь? Что заставило тебя пойти против своих?

— Потому что они мне не свои. Потому что я хочу знать, что вы имели в виду, когда сказали мне то, что сказали тогда в коридоре.

Босх даже не помнил, что бросил тогда в сердцах у фонтана.

— Вы сказали, что у меня есть еще шанс. Шанс на что?

— Шанс выбраться, — сказал Босх, припоминая собственные слова. — Ты еще совсем молодой пацан. Мой тебе добрый совет: уходи из ОВР, пока не поздно. Это как болото, которое постепенно засасывает. Просидишь там слишком долго — не выберешься уже потом никогда. Ты же не хочешь всю жизнь сажать полицейских за то, что они толкают проституткам грошовые пакетики с дурью?

— Я просто хотел работать в Паркер-центре и не хотел ради этого сначала десять лет патрулировать улицы, как все остальные. Для белого парня это самый быстрый и надежный способ туда попасть.

— Говорю тебе, оно того не стоит. Все, кто задерживаются в ОВР больше чем на два-три года, остаются там пожизненно, потому что они никому не нужны. Никто им не верит. Они как прокаженные. Подумай об этом. Свет клином на Паркер-центре не сошелся.

Пока Толивер пытался найти какие-то слова в свою защиту, прошло некоторое время.

— Но кто-то же должен следить за тем, чтобы полицейские тоже соблюдали закон. Мало кто это понимает.

— Ну да. Вот только почему-то никто не следит за тем, чтобы полицейские, которые следят за тем, чтобы другие полицейские соблюдали закон, сами соблюдали закон. Подумай об этом.

Их разговор прервала пронзительная трель, в которой Босх узнал звонок собственного телефона. Она доносилась с заднего сиденья, где были свалены вещи, которые изъяли у него из дома во время обыска. Ирвинг распорядился все ему вернуть. Среди них был портфель, в котором лежал его телефон. Босх протянул руку и достал его оттуда.

— Босх. Слушаю.

— Босх, это Рассел.

— Послушай, Киша, мне пока нечего тебе рассказать. Я все еще работаю над этим делом.

— Нет, это мне нужно кое-что тебе рассказать. Ты сейчас где?

— В пробке стою. На сто первом, перед съездом к моему дому.

— В общем, мне нужно с тобой поговорить. Я сейчас пишу статью в завтрашний номер. Думаю, тебе стоит дать мне комментарий. Хотя бы в целях самозащиты.

— Самозащиты?

Внутри у него все сжалось. Ему очень хотелось вопросить в трубку: «Что на этот раз?» Но он сдержался.

— О чем вообще речь?

— Ты читал мою сегодняшнюю статью?

— Нет, не до того было. А что…

— Она про смерть Харви Паундза. Завтра выйдет продолжение… Оно касается тебя, Босх.

Твою ж мать, подумал Босх, пытаясь сохранять хладнокровие. Он понимал: если Киша уловит в его голосе хотя бы малейший намек на панику, то уверится в том, что эта ее писанина — чистая правда. Нужно было во что бы то ни стало убедить ее, что ее информация никуда не годится. Подорвать эту уверенность. И тут он вспомнил, что рядом с ним сидит Толивер и слышит каждое его слово.

— Слушай, я не могу сейчас разговаривать. Когда тебе нужно сдавать статью?

— Сейчас. Давай поговорим прямо сейчас.

Босх посмотрел на часы. Было без двадцати пяти шесть.

— До шести подождать сможешь?

Он уже сотрудничал раньше с репортерами и знал, что утренний номер «Таймс» уходил в печать в шесть.

— Нет, до шести не смогу. Если хочешь что-то сказать, говори прямо сейчас.