Последний коммунист

На Красной площади было людно и весело. Прямо напротив мавзолея потешно маршировали клоуны. Наряжены и разрисованы они были забавно: как будто головы и руки были у них внизу, а ноги - вверху. Один как бы ногой бил в барабан, а другой приставил мундштук трубы как бы к заднице и выдувал односложные грубые звуки.

Седой смущенно улыбнулся, глянул на полковника и спросил:

- Цирк?

- Да тут каждый день цирк, - ответил полковник недовольно и еще раз посмотрел на свои часы.

4

За прозрачным хрусталем, подсвеченный мягким розовым светом, вытянувшись, спал вечным сном Ленин.

Илья стоял перед ним неподвижно и долго. В не-скольких метрах за его спиной терпеливо дожидались двое: пожилой сухощавый прапорщик в блестящих хромовых сапогах и большой розовощекий доктор с пышной шевелюрой.

Глянув на висящую на перевязи забинтованную руку Ильи, прапорщик спросил доктора свистящим шепотом:

- А чего у него с рукой?

- Бандитская пуля, - пошутил доктор, но прапорщик, кажется, не понял, что это шутка.

- А ведь все равно поехал, - прошептал он с уважением.

- За те деньги, что его мамаша отвалила, мы б ему на дом привезли, - снова пошутил доктор.

Прапорщик не успел понять, шутка это или нет, как вдруг неожиданно, отчетливо и громко Илья произнес странное, загадочное слово:

- Нок!

Прапорщик и доктор даже вздрогнули от неожиданности и удивленно переглянулись. Илья был по-прежнему неподвижен. Кажется, то слово вырвалось у него само по себе, возможно, он его даже не услышал.

- Что такое "нок"? - спросил шепотом прапорщик.

Доктор задумался.

- Национальный олимпийский комитет? - сам расшифровал прапорщик.

- "НОК-5" - есть такое лекарство, его почечники пьют, - высказал свою версию доктор.

- Он сказал просто "нок", а не "НОК-5", - не согласился прапорщик. - Нок это Национальный олим-пийский комитет...

Видимо, они расшумелись - Илья вдруг резко обернулся и глянул через плечо возмущенно и грозно.

Прапорщик и доктор смутились и даже немного испугались.

Прапорщик растянул в притворной неумелой улыбке тонкие бесцветные губы, обнажая два ряда мелких, прокуренных до черноты зубов, и подбодрил:

- Да вы стойте, стойте. Тут у нас недавно делегация магаданских комсомольцев была, тоже вот также стояли...

Но Илья не слышал. Он продолжал смотреть в неподвижное лицо вождя, и из его глаз выкатились две большие прозрачные слезы.

VIII. У каждого коммуниста должен быть свой сундучок

1

- Мама, я коммунист, - решительно объяснил Илья.

Дело происходило на кухне, где Галина Васильевна варила вместе с прислугой варенье. Было жарко, шумно, весело, Галина Васильевна, в нарядном переднике с оборками, раскраснелась, к ее вспотевшему лбу прилипла кокетливая прядка.

- Коммунист? - спросила Галина Васильевна, держа в руке длинную деревянную ложку. - Коммунист и больше ничего? Правда ничего? Посмотри мне в глаза.

Илья прямо посмотрел в глаза матери.

Галина Васильевна улыбнулась:

- Что же ты сразу не сказал? Мы с отцом что только не передумали. Так вот почему мавзолей? "И Ленин отвечает. На все вопросы отвечает Ленин"? Да? Я не ошиблась? Ну что ж, и мы были коммунистами... И я, и папа... А уж про дедушку и говорить нечего!

Она подула на ложечку и дала попробовать варенье сыну.

- Угу?

- Угу, - оценил Илья.

- Снимаем и охлаждаем! - скомандовала Галина Васильевна прислуге и вновь стала смотреть на сына. Глаза ее при этом светились радостным загадочным светом.

- А ты знаешь, что у каждого коммуниста должен быть свой сундучок?

- Что? - не понял Илья.

- "У каждого коммуниста должен быть свой сундучок!" - весело воскликнула Галина Васильевна. - Так твой дедушка говорил перед самой смертью. Но где же он должен быть?

- Кто? - вновь не поняв, спросил Илья несколько даже испуганно.

- Сундучок! - успокоила Галина Васильевна и за-смеялась.

2

Сундучок был дощатый, с выпуклой крышкой и железной кованой ручкой наверху, крашенный когда-то красной краской.

Илья медленно повернул ключ в замке и поднял крышку. С обратной ее стороны была приклеена огоньковская репродукция картины Решетникова "Прибыл на каникулы" - добрый дедушка и внук-суворовец у наряженной новогодней елки. Сверху, на ярко-красной шелковой ткани лежала старая, пожелтевшая от времени открытка, на которой слились в едином порыве, подавшись куда-то вперед, русский, китаец и негр. "Да здравствует коммунизм!" - было написано внизу, а еще ниже приписано от руки корявым стариковским почерком: "Коммунистам ХХI-го века". Илья снисходительно улыбнулся. Обратная сторона открытки была плотно заполнена ровным бисерным почерком. Чернила выцвели, но напрягая зрение, Илья все же смог прочитать: "Как можно жить вне партии в такой великий, невиданный период? Пусть поздно, пусть после боев, но бои еще будут. В чем же радость жизни вне ВКП(б)? Ни семья, ни любовь - ничто не дает сознания полноценной жизни. Семья - это несколько человек, любовь - это один человек, а партия это 1 600 000. Жить для семьи - это животный эгоизм, жить только для себя позор".