Последний коммунист

- Еще о реферате... - продолжил свой конфиденциальный доклад Прибыловский. - Илья делает там следующий вывод: новые русские собственники должны вернуть, как он говорит, награбленное, как он говорит - народу.

- А если я не захочу? - прямо спросил Печенкин.

Прибыловский опустил глаза.

- Тогда народ применит силу. Там так написано.

Владимир Иванович улыбнулся:

- А я ему треугольнички рисовал... Лечили от желтухи, оказалось - китаец. И что он за этот реферат получил?

- Шесть баллов. Это у них высшая оценка. Дело в том, что преподаватель экономики Джереми Маркс...

- Как, говоришь? - перебил секретаря Печенкин.

- Маркс.

- Маркс! - громко, во весь голос повторил Печенкин, так что докладчик замолчал, и все члены Совета директоров стали внимательно смотреть на шефа.

Печенкин поднялся с кресла и обратился неведомо к кому:

- Где-то я слышал уже эту фамилию? А Энгельса у них нет? Я, значит, большие деньги им платил, а они моего сына учили, как мне башку свернуть? Маркс...

- Он уже уволен, - успел вставить Прибыловский.

- Уволен! Ха! Уволен... Да за такие дела на него, гада, солнцевских зарядить! Маркс, блин... - И, сунув руки в карманы, Владимир Иванович нервно заходил по кабинету.

- Левые идеи вновь входят на Западе в моду, - попытался объяснить Прибыловский.

- На Западе в моду, а у нас в морду! - закричал Печенкин. - Прямо в морду они у нас входят!

И быстро пошел вокруг большого стола. Проходя мимо Уралова, Печенкин остановился, в задумчивости глядя на его кипу, и спросил:

- Слушай, Уралов, а что это на тебе за тюбетейка?

Уралов улыбнулся и объяснил:

- Это не тюбетейка, а кипа! Ко мне папа из Израиля приехал. Надел и попросил не снимать.

Печенкин долго смотрел на Уралова, пребывая в каком-то усталом отупении, но, сделав над собой усилие, вышел из этого состояния, улыбнулся и, уже садясь в свое кресло, одобрил:

- Молодец, Уралов! Папу надо слушать.

Заседание Совета директоров продолжилось.

XIII. Я научу тебя десяти ударам

1

Картина была явно комическая и страшноватая: прохожие на тротуаре останавливались, машины на проезжей части тормозили, Илья шел по центральной улице Придонска - улице Ленина и с детским упоением на лице ел мороженое в вафельном стаканчике, а в это время его охраняли. Впереди шел рыжий охранник в темных очках, сзади еще один здоровяк, за которым - одним колесом по проезжей части, а другим по тротуару - медленно полз "субурбан", за затемненными стеклами которого мутно светился седой.

Мороженое почти растаяло, подтекало снизу, и Илья с удовольствием слизывал выступающие белые капли. Наконец, он закончил, вытер губы и ладони носовым платком и посмотрел по сторонам, размышляя, куда дальше направить свои стопы. Но в этот момент из "субурбана" выскочил седой, семеня, подбежал к Илье и спросил - официально и язвительно:

- Ну что, нагулялись, Илья Владимирович? Домой? До мамочки?

Илья перевел свой внимательный, озабоченный взгляд на главного телохранителя и, склонив голову набок, задал неожиданный вопрос:

- А какую мы дадим вам кличку?

- Какую кличку? - раздраженно отмахнулся седой. - Садитесь в машину.

- Вы забыли, что я вас завербовал? - с улыбкой напомнил Илья.

- Ты меня не вербовал, - огрызнулся седой.

- Стоит только моей маме узнать, что вы меня потеряли...

- Кроме мамы есть еще и папа, - перебил его седой и приказал: - В машину, Иваныч до трех отпустил.

- "Седой"! Как вам?

- Садись в машину! - требовал седой.

- А пароль?

- Сам не сядешь - посадим!

- Есть такой пароль, что если я его назову, то вы меня сразу отпустите, неожиданно высказался Илья.

- Нет такого пароля. Садись в машину!

- Есть. Спорим на мороженое! - Илья явно издевался.

- В машину! - прорычал седой и уже взял Илью за локоть, чтобы потащить его к "субурбану", как молодой человек проговорил вдруг громко, отчетливо:

- Ангелина Георгиевна Всеславинская.

Седой отпустил руку и замер.

Илья посмотрел на него насмешливо и сожалеюще.

- Нет, не буду я вас вербовать. Лучше, пожалуй, уволю.

Седой не услышал, повернулся и затрусил к машине. Охранники замерли в нерешительности. Илья расправил плечи и спокойно, не торопясь, направился к "зебре" перехода. Седой смотрел сквозь стекло в его спину и кричал в трубку телефона:

- Иваныч, он откуда-то знает про Гелю. Все знает: имя, фамилию, отчество.

Печенкин долго молчал.

- Он уходит, Иваныч! - напомнил седой.

Владимир Иванович нервно хохотнул:

- Знаешь поговорку: жена узнаёт последней...

- Так она последняя и осталась! Что делать, Иваныч? Он уходит!

- Черт с ним, пусть уходит, - поставил точку Печенкин.

2

Бодро, весело вышагивал Илья по привокзальному рыночку, не обращая внимания на возмущенные крики баб, подхватил на ходу из отверстого мешка жменю семечек и, лузгая их, остановился у прилавка, за которым одиноко пребывал продавец корейской моркови. Полноватый, с глазами щелочками, похоже, очень смешливый юноша-продавец не стоял на месте, а все время двигался: руки, ноги, туловище, голова, и с губ при этом слетали звуки яростных каратистских возгласов.

- Бум! Джи! Кия!