Последний козырь

— Павел Алексеевич, — поднялась Елизавета Дмитриевна, — это наш добрый друг и сосед, поместный дворянин Матвей Владимирович Трахомов. Сосед, конечно, по тем временам, о которых так мило сказал поэт:

Слушают ракиты
посвист ветряной…
Край ты мой забытый,
край ты мой родной!

Черные с проседью, взлохмаченные брови насупились, тяжелый пьяный взгляд уперся в лицо Наумова.

— Я не ветхозаветный пророк, — сказал Трахомов густым резким басом, — но скажу: хоть ты и красив, однако не чистых кровей человек. Верно я говорю, нет?

— Матвей Владимирович, — взмолилась генеральша, — снова вы затеваете скандал. Угомонитесь, прошу вас.

Наумов положил на стол салфетку и спокойно сказал:

— Благодарите, господин полковник, Елизавету Дмитриевну, она вас выручила.

— Полноте вам, господа… — успел было сказать генерал.

Голос его заглушил смех Трахомова. Вдруг он оборвался.

— А что бы ты сделал? Хотелось бы мне знать, — медленно и вызывающе спросил Трахомов.

— Мне ничего не оставалось, господин полковник, — спокойно, но твердо сказал Наумов, — как доказать, что ваша кровь ничем не отличается от моей.

Глаза Трахомова напряженно сощурились.

— Ишь-шь ты… слова ему грубого не скажи. Будто он сам обергофмаршал высочайшего двора… Молодец, люблю таких.

Таня сидела, не шелохнувшись.

Воспользовавшись этим представлением, журналист сделал вид, что не слышал реплики полковника, и продолжал:

— С вашего позволения, Елизавета Дмитриевна… Я задал ему второй вопрос: «Может ли Крым служить этим благородным целям?» Главнокомандующий ответил, что в социальном и экономическом отношениях лучше всего начать с казачьих земель Дона, Кубани, Терека и Астрахани.

— Но там ведь большевики, — наивно сказала Елизавета Дмитриевна.

За столом переглянулись.

— Где большевики? — оторопело переспросил Любомудров.

— В казачьих областях, Вадим Михайлович. И говорят, что они развернули такую пропаганду, что даже все оставшиеся там белые покраснели, как пасхальные яйца, и прикрепили к пикам красные флажки.

«Если Врангель дал такое интервью, то это уже не мечта, а устремление, — думал Наумов. — Но насколько все это реально? Существует ли для этого материальная и военно-политическая основа, при наличии которой можно серьезно говорить о конкретном плане захвата казачьих областей? Это очень важно знать».

Его внимание привлек Трахомов. Тот налил себе полный фужер «николаевской», залпом выпил и стал с остервенением хрустеть и чавкать. Это не мешало ему внятно говорить.

— Пропаганда Советов на Кубани — это блеф. Она не убеждает, а раздражает казаков. Они там горланят: «Заводы — рабочим, землю — крестьянам», сами же грабят тех и других, а у казаков отнимают все подчистую: хлеб, мясо, масло… И кстати, пасхальные яйца, оттого что их покрасят, не меняют своего внутреннего содержания.

— Да-да, друзья мои, — подключился Любомудров. — Матвей Владимирович прав. Казачество — это пороховая бочка. Поднеси факел — произойдет взрыв. Смею вас заверить, казачество пойдет за тем, кто даст ему более убедительные гарантии вечного землевладения. В этом отношении майский приказ Врангеля является тем рычагом, который всколыхнет все казачество от Дона до Терека и поставит его под боевые знамена.

«Вот она, военно-политическая программа Врангеля», — подумал Павел. Только теперь он понял, какую опасность таит в себе даже близость Врангеля к казачьим областям. Ведь в его армии донские, кубанские и терские полки и дивизии.

— Вы говорите о гарантиях землевладения и в этой связи упоминаете приказ главкома, судя по всему не секретный, — заметил полковник Наумов и спросил: — Любопытно да и полезно знать, что в упомянутом приказе может оказать столь сильное воздействие на казачество?

— Этот приказ утверждает разработанный правительственным сенатом земельный закон. Он, правда, еще не опубликован, но уже стоит на вооружении нашего священного дела, ожидая своего сигнала…

Не зная, о каком земельном законе идет речь, в чем его суть и почему он должен сыграть столь большую роль в судьбе казачества, Павел решил подбросить в костер разговора сухого хвороста.

— Мне сейчас трудно представить, — сказал он Любомудрову, — можно ли предложить крестьянам и казачеству что-либо соблазнительнее того, на чем сыграли большевики? Отняли землю у того, против кого воюют, и отдали тому, на кого делают ставку.

— Дорогой Павел Алексеевич, чувствуется, что вы не очень сильны в вопросах землевладения. Сущность земельного закона Врангеля заключается в том, что он отдает землю народу, но не всему вообще, а передает и закрепляет ее за каждым хозяином в отдельности. Новый хозяин получает землю в собственность за выкуп, который равняется одной пятой части среднего урожая. Внести выкуп надо в течение двадцати пяти лет…

— В этом есть резон, — улыбнулся генерал, — ведь крестьяне и казаки испокон веков считают: то, что не куплено тобой, не твое.

Любомудров, обрадовавшись поддержке генерала, воскликнул:

— Совершенно верно!.. Так вот: «Долой помещиков, да здравствует крепкий земельный хозяин!»