– Наверное, не получилось полюбовно, – предположил я. – И вот тут Бром специально убивает Ковалевского и обряжает его в платье и маску. Потому что это…
– Послание остальным участникам оргии, – перебил меня Архипов.
– Ему были нужны деньги. Любой ценой, – снова предположил я. – Но тех, что он нашел у Ковалевского, оказалось недостаточно. Сейф он вскрывать не стал, потому что не «медвежатник» – шума много и возни. Послание… да.
Я не стал уточнять, что послание было адресовано Ламановой. К тому же Архипов мог быть прав – если Брому отчаянно нужны были деньги, то он мог оставить послание в виде обряженного в платье трупа не только Надежде Петровне, но и остальным участникам событий.
– Возможно, – снова вздохнул Архипов. – Впрочем, теперь дело, как я говорил, официально закрыто. Да и Бром уже мертв, так что все остались при своих.
– Ну и хорошо, – сказал я.
Мы простились со следователем. Выйдя на улицу, я сел к Ивану в пролетку и попросил отвезти меня на Большую Дмитровку, к Ламановой, чтобы сообщить ей радостное известие – больше никто не будет ее шантажировать.
Я ошибался. Мертвец восстал.
10
Cбежавшая «Кукла»
– Похоже, у меня хорошие новости, Надежда Петровна! – сказал я, входя в кабинет Ламановой. – Человек, который вас шантажировал, сегодня утром найден мертвым в Замоскворечье.
Ламанова, сгорбившись, сидела за своим столом, глядя в самый его центр.
– Что с вами? Что-то случилось? Она кивнула.
– Что?
Она открыла ящик стола и вынула оттуда лист бумаги, передала его мне и снова уставилась в центр стола. Никогда еще я не видел ее в таком подавленном состоянии духа.
Это было письмо от шантажиста. Новое письмо!
– Этого не может быть! – пораженно сказал я. – Шантажист мертв, я ведь говорил вам!
Ламанова подняла на меня глаза.
– Очень надеюсь, Владимир Алексеевич. Очень надеюсь. Но это письмо принесли всего полчаса назад. И не все чернила еще высохли. Письмо написано недавно. Как это можно объяснить?
Надежда Петровна встала, медленно подошла к окну, достала из шкафчика давешнюю бутылку рома и наполнила две рюмки. Мы выпили молча.
– Сегодня утром, когда я проснулась, – сказала Ламанова устало, – мне показалось, что все это было просто кошмарным сном. Я приехала в ателье и много работала – у меня были две трудные клиентки, бессмысленные, как орловские несушки. С таким же интеллектом, я имею в виду. Работа – лучшее противоядие против плохого настроения и мрачных воспоминаний, не так ли, Владимир Алексеевич?
– Да, – ответил я, осторожно ставя изящную рюмку на стол возле стопки французских журналов.
– А потом пришло это письмо. И вот я сижу здесь в совершенной панике, потому что просто не могу осознать реальность происходящего. Это случилось со мной! За что? За что, Владимир Алексеевич? Чем я прогневила Бога?
– Ах, бросьте вы, Надежда Петровна, – сказал я с чувством. – Поверьте – с вами пока ничего не случилось и, вероятно, вообще ничего не случится. Как я говорил, шантажист мертв, а письмо… Точно, что чернила были еще свежими? Может, просто письмо промокло?
– Дождя нет.
– Отчего вы решили, что чернила – свежие?
Она подняла руку ладонью вперед. На указательном пальце четко виднелся чернильный след в виде перевернутой буквы «м» и восклицательного знака.
– Да уж… – сказал я. – Все это очень странно. И наводит на мысль, что шантажист действовал не один. Тем более что почерк, которым написано это письмо, отличается от двух первых. Это видно и без сравнения. Смотрите – здесь буквы мельче. Впрочем, я, кажется, знаю второго. Но мне надо в этом убедиться. Давайте мы все-таки вернемся ко вчерашнему плану. Я схвачу этого мерзавца и заставлю его забрать конверты с фотографиями. Или сам заберу их.
– Владимир Алексеевич, милый, что бы я без вас делала! – воскликнула Ламанова. Казалось, присутствие духа начало к ней возвращаться. А может, это подействовала рюмка рома. – Итак, найдутся ли у вас ножницы?
– Вы смеетесь? Да я принесу вам дюжину ножниц! Это же ателье!