Последний круг

В послевоенные годы Знаменских сменили Феодосий Ванин, Никифор Попов, Владимир Казанцев, Иван Семенов, Александр Ануфриев, Станислав Пржевальский. На Олимпийских играх 1952 года в Хельсинки Ануфриев занял почетное третье место с неплохим результатом 29.48,2.

А потом появился Владимир Куц. Уже в 1953 году он стал чемпионом страны на обеих дистанциях, год спустя — первым советским чемпионом Европы среди стайеров, причем, как стал: с мировым рекордом — 13.56,6 (тоже первым из наших бегунов), опередив Чатауэя, Затопека. В памяти любителей спорта остались яростные схватки Куца с Чатауэем и Пири, когда каждый поединок заканчивался рекордом мира, когда отвага, воля, смекалка выдающегося мастера противостояли не меньшим достоинствам соперников.

И вот Мельбурн.

Глава V. Жизнь ради бега

Прежде чем повести беседу об Олимпийских играх в Мельбурне, мне хотелось бы поговорить о тренерах. Тем более что как раз осенью 1956 года я начал тренироваться у Григория Исаевича Никифорова. Это было начало совсем нового этапа моей спортивной биографии. Но, думаю, до знакомства с Никифоровым не мешало бы достойно проститься с моим первым тренером — Петром Сергеевичем Степановым.

В свое время был Степанов знаменитым спортсменом, бегал с братьями Знаменскими, несколько раз был рекордсменом и чемпионом страны в стипль-чейзе. Когда я пришел к Петру Сергеевичу, у него была небольшая группа довольно сильных бегунов, человек двенадцать. Он ко всем относился очень ровно, предупредительно. Степанов — добряк, мягкий человек, боялся он нас перегрузить. Только у Никифорова понял я, что такое настоящие нагрузки. Насколько увеличились нагрузки при переходе от самостоятельной тренировки к тренировке у Степанова, настолько же они увеличились при переходе от Степанова к Никифорову. Резкий скачок. Но еще на предолимпийских тренировках под Киевом я понял, что Никифоров — это тот тренер, который способен подвести меня к высоким результатам гораздо быстрее, чем Степанов. Петр Сергеевич при всем моем уважении к нему не выжимал из Болотникова максимум возможного. Еще тогда, до Мельбурна, я подумывал о том, как бы потактичнее сказать Степанову о моем желании перейти к Исаичу. Но Степанов сам все понимал. Разговор у нас был довольно нелепый. Во всяком случае я выглядел в нем нелепо. Изложил я свое решение примерно так: вы, Петр Сергеевич, редко бываете на всесоюзных сборах, а Никифоров будет ставить в сборную только своих учеников. Поэтому мне лучше тоже стать его учеником. Степанов сказал, что действительно лучше перейти к Никифорову. И, по-моему, совсем на меня не обиделся. Сейчас просто страшно становится, каким типом я выглядел в его глазах. И себя показал, и на Исаича тень бросил. Но Петр Сергеевич, слава богу, умница. Он все понял, и даже понял, зачем я себя так показал: чтобы его не обидеть.

Бывают, конечно, случаи, когда один и тот же тренер ведет своего ученика от новичка до олимпийского чемпиона. У Виктора Санеева так было с Акопом Самвеловичем Керселяном. Но чаще всего так бывает в кино.

Обычно же, у одного тренера лучше получается работа с малышами, у другого — с разрядниками, а есть мастера, вроде Никифорова, Дьячкова, Петровского, Буханцева, которые, как никто, умеют подводить мастера к наивысшим предельным результатам. Это ювелиры, они шлифуют алмаз. Неразумно заставлять их работать с совершено сырым материалом.

Однако, кроме целесообразных переходов, вызванных необходимостью, есть и совершенно эгоистические. Но это уже в большей степени относится не к тренерам, а к руководству спортобществ, и это совсем другой разговор.

Что же касается Петра Сергеевича Степанова, то я навсегда сохранил к нему уважение и благодарность. Уже гораздо позднее, после многих лет разлуки, я не забывал навещать его, сувениры привозил из всяких поездок.

А знакомство наше с Исаичем началось со скандала. Перед Мельбурном нас, бегунов, разместили в санатории под Киевом. В один из первых дней после тренировки надел я галстук и поехал в город навестить друга, с которым в армии служил. Засиделись, заболтались, и остался я у него ночевать. Утром заходит Исаич в комнату, где мы жили с Ивановым. Видит — нет меня. Альберт на всякий случай сказал, что я побежал потренироваться до зарядки. Но тут же мы с Никифоровым сталкиваемся нос к носу. Невооруженным глазом видно, что тренировкой здесь и не пахнет: галстук, сорочки — все ясно. «Отчислен со сбора! — сказал Исаич. — Отправляйся в Москву!»

Что делать? В Москву ехать и обидно и стыдно. Не поехал. Ночевал где придется. Тренировался как сумасшедший. Сперва Исаич делал удивленные глаза: Ты, мол, еще здесь? А потом все-таки назначил прикидку мне, Чернявскому и Ануфриеву. И даже мне фору дал.

Потом он говорил, что отчисление — это была проверка. Как он увидел, что я не уехал, а, наоборот, тренируюсь отчаянно, сразу решил брать меня в Мельбурн.