А затем, опустившись на колени, одновременно коснулся Тиннат и Золюшки.
Ничего не произошло. И чувство опасности, которое до сего момента буквально звенело в воздухе, пропало бесследно.
Ильверс вскинулся; разметались по разным сторонам плети Силы, ловя каждый образ, запечатлевая каждое движение…
Те, кто хотел смерти Магистра, улепетывали со всех ног. Ильверс едва не рассмеялся – как же наивно с их стороны полагать, что можно уйти от возмездия!
Он не стал размениваться на яркие, шумные преобразования вроде стен огня или ветвящихся молний; закрыл глаза, возложил руки на голову Тиннат, позволяя великой черной реке пронести сквозь себя ее боль и страх.
Вслушиваясь в глубокую подсердечную боль, он выплеснул отражения в жалкие тела удиравших магов – они умерли почти мгновенно, даже не успев понять, что с ними происходит, и не почувствовав всего того, что выпало на долю их беззащитных жертв.
Уломара сидела на крыше, в недоумении уставившись на подушку, словно только очнулась от тяжкого забытья и не понимала, что происходит.
А на площадь из-за угла дома Альхейма медленно вышел Норл д'Эвери. Дышал он тяжело, с хрипом, и Ильверс – немного запоздало – пожалел о том, что оставил его в живых.
Не поднимаясь с колен, он кивнул вампиру.
– Ты, я вижу, добился своего. Так чего теперь ты ждешь от меня?
В сапфировых глазах n'tahe полыхнуло холодное презрение. И, указав на два бесчувственных тела, он сказал:
– Исцели этих людей. Ты ведь можешь… И они никогда не узнают, как ты предал их.
– Я хотел уйти вместе с ними, – пробормотал Ильверс, – почему ты вмешался? Почему?!! О, если бы ты знал, что я вижу… Ты бы не стал мешать, не стал…
– Ты слишком жалеешь себя, – процедил вампир, – твой предок, первый Магистр, был поистине великим, а ты – жалкое его подобие. Но тебе придется – так или иначе – нести на себе бремя отражений. Тебе придется переживать то, что переживают другие, и в этом пока спасение для всех ныне живущих.
– Для кого я обязан спасать эти земли и ради кого должен нести бремя? – Женщина на крыше все еще смеялась и плакала одновременно, и Ильверс начал понимать, в чем дело. Подушка в ее руках, разрушенное
– Для них, – белый палец вампира пронзил воздух в направлении Золюшки и Тиннат, – делай то, что должен, Ильверс. С самого начала эта судьба была твоей. А позже…
Я поделюсь с тобой знаниями, которые облегчат твою участь.
Магистр закрыл глаза. Ну почему, почему он должен все это терпеть? Словно от самого рождения на нем было проклятие…
А может быть, и прав Старший? В конце концов, эти двое любили его, а это большая редкость.
Подхватив черной сетью компоненту заклинания, спрятанную внутри Золюшки, он осторожно начал вскрывать пространство, чтобы вытолкнуть прочь все чуждое человеческому телу.
Уломара пришла в себя. И, совершенно не осознавая, где была последние полчаса и что делала, снова уставилась на круглую кожаную подушку в собственных руках.
Затем, вспомнив о том, что собиралась предпринять, до того как… как встретила Ильверса, хозяина Черного города, и вампира с замечательными сапфировыми глазами, огляделась. Поняв наконец, что все уже позади, отшвырнула подушку и ее взгляд упал на площадь перед домом Альхейма.
А там… происходило нечто любопытное.
Ильверс остался жив. Он стоял на коленях, положив руки на грудь Золюшке; вокруг его ладоней вспыхивали и гасли кровавые искры, впитываясь в тело мальчика. У магессы похолодело в груди – что еще этот нелюдь делает с ребенком?!! И она огляделась в поисках возможного пути вниз – но, на беду, никак не могла припомнить, как очутилась на крыше;