Последний мужчина Джоконды

— А почему бы нет, друг мой? — Манцони посмотрел на Перуджио грустными усталыми глазами загнанного скакуна. — Хорошее вино, уютная обстановка, прекрасная компания. Что может быть лучше, чем эти условия для встречи старых добрых друзей?

Винченцо смотрел на бледное осунувшееся лицо друга, медленно осознавая, что скоро Риккардо истает, как внезапно выпавший снег в теплый день. От этой мысли ему стало тоскливо. Жалость к другу и к самому себе вдруг ожгла его волной холодного ветра. Как ни крути, а Манцони был ему единственным другом на протяжении стольких лет. Тот жизнерадостный и неугомонный Риккардо, который когда–то встретился ему в первый день приезда в Париж, разительно отличался от того, что сидел сейчас напротив с носовым платком в руке.

— Даже не знаю, что тебе рассказать, — с грустью в голосе произнес Перуджио. — Моя жизнь напоминает мне болото. Утром встал — пошел на работу. Отработал — вернулся домой. Все. Ни каких новостей, ни каких свершений, ни каких утрат. Болото. И сам я словно лягушка в этой тине: сижу на кочке, и не жду никаких перемен.

— Ты рано закопал свой талант, друг мой, — сказал Риккардо. Было видно, что ему трудно говорить, поэтому он разговаривал короткими фразами. — Тебе нельзя бросать кисть. Таких художников как ты единицы на миллион. Давай выпьем за твой талант, который еще потрясет мир.

Он салютовал поднятым бокалом, сделал короткий судорожный глоток и продолжил:

— Если лягушка перестанет дрыгать лапками в своем болоте, то рано или поздно она утонет. А ты не лягушка. Ты человек наделенный талантом. И поверь мне, если ты отступишься от него, отречешься, ты потеряешь все и, в первую очередь, себя. Не бойся сделать больно самому себе. Боль пройдет и наступит момент счастья от осознания своей значимости. Сделай шаг, потом еще, и, может быть, ты все–таки дойдешь до своей мечты. Помнишь, что сказал тебе метр Руссель? Не обязательно делать тысячу красивых картин, чтобы стать великим. Достаточно одной единственной, но самой лучшей.

Манцони снова закашлялся, прикрывая рот платком, а когда кашель отступил, Винченцо ему ответил:

— А еще метр Руссель говорил, что, чтобы стать Великим, нужно писать лучше Великих или вровень с ними. До этого уровня мне не дотянуть.

4

За спиной послышался возглас на итальянском языке:

— О-о! Риккардо! Приятель, куда ты пропал?

Винченцо обернулся. К их столику подходили двое молодых мужчин.

— Моди! — воскликнул Манцони, вставая и распахивая объятия. — Демоны тебя подери! Я все это время пытался спрятаться от тебя, чтобы не прослыть таким же пьянчугой как и ты.

Тот, кого Риккардо назвал «Моди», обнял Манцони, и, отстранившись, возмутился:

— Кого это ты называешь пьянчугой? Меня? Да я с роду не пил больше пяти бутылок винана завтрак, — обернувшись к Винченцо, он добавил. — Это он на меня наговаривает, потому что завидует моим способностям. Привет! Меня зовут Амедео Модильяни, но друзьям разрешено называть меня Моди. Вот как этому великому бабнику Риккардо. Ты, приятель, тоже итальянец?

— Да, я итальянец. Привет! Я Винченцо Перуджио из Ломбардии.

— О! Ломбардия! Красивые места. А я из Ливорно. А это мой друг Морúс. Морис Утрилло. Он француз, но я его люблю. Эй! Риккардо! Ты угостишь меня и моего приятеля вином или нам с ним стоит готовиться умереть от жажды? Ну, же, Риккардо! Тебе не жалко двух бедных художников?

— Вы художники? — встрепенулся Винченцо, наливая вино в бокалы, которые любезно и своевременно поднес шустрый гарсон.

— Да, приятель, мы художники, — ответил Морис, схватив свой бокал.

— За Италию! — подняв бокал над головой, провозгласил Модильяни, а затем залпом осушил его до последней капли. — Отличное вино! Не обижайся, Утрилло. Не часто удается посидеть в компании земляков. Риккардо, хочу тебе пожаловаться. Здесь в Париже так много французов, что иногда мне даже начинает казаться, что я француз. Но, сам понимаешь, какой из меня француз?

Он встал в полный рост и крикнул на весь зал:

— Я итальянский еврей.

Он сел, взял бутылку и разлил остатки вина по бокалам.

— Да и плевать на всех, — сказал он сам себе. — Ой! Вино закончилось.

— Я же сказал, что ты пьянчуга, — ухмыльнулся Риккардо и взмахом руки подозвал официанта. — Месье, принесите, пожалуйста, еще две бутылки вина и этим господам по тарелке вашего прекрасного сырного супа.

— Хо–хо! Риккардо! — восхитился Модильяни. — Как ты щедр сегодня! Не иначе, у тебя очередной удачный роман с какой–нибудь белошвейкой? Приятель, ты кобель.

В ответ Манцони лишь грустно улыбнулся.

— Не обращай на него внимания, Риккардо, — сказал Утрилло. — Наш гений кисти сам, кажется, влюбился.

— Да, что ты! — изумился Риккардо. — Не может быть! Я думал, он женат на Италии.

— А вот и нет! — рассмеялся Моди. — В эту женщину стоит влюбиться. В нее надо влюбляться каждый день и по новой. И, кстати, она не итальянка и даже не француженка.

— Не может быть! — снова изумился Манцони. — Ты влюбился не в итальянку? И кто же она? Англичанка? Немка?

— Не гадай. Она русская поэтесса.