— Так иди, — ровно сказал Самослав. — Не спеши только за франков умирать.
— Нашел дурака, — с хрустом разломил соленый огурец Гарибальд. — Опоздаю на месяц, скажу, что дороги развезло. Еще по одной?
Через пару часов его светлость герцога баварского потащили в гостевые покои, потому что она, светлость, сама ходить уже не могла. И только тогда и начался серьезный разговор, ради которого, собственно, все и затевалось.
— Я слышал, тебя всадники треплют, и хорутане, те, что за Альпами живут, — спросил Самослав, как бы невзначай.
— Да просто мочи нет, — признался Гразульф, земли которого постоянно терзали набегами и словене из альпийского княжества Крн, и отряды степняков, которым этого никто не запрещал. — Авары тебе служат, Само. Может уймешь эту нечисть? Никакого покоя от них.
— Да как их удержишь? — совершенно искренне удивился Самослав. — Они же разбойники, каких поискать. Кое-как держу, чтобы мои земли не разоряли. А про чужие с ними и речи не было.
— Не поможешь, значит? — насупился Гразульф. — А я думал, ты друг мне. Вон как мы хорошо солью с тобой торгуем!
— Почему не помогу? — Самослав пробарабанил по столу какую-то незатейливую мелодию. — Кое-что можно сделать. Ты мне поможешь, и я тебе помогу. Мы же с тобой друзья!
— Чего хочешь? — спросил в лоб фриульский герцог, споить которого было решительно невозможно. Невероятного здоровья был мужчина.
— Городок Тергестум[13] хочу и острова в лагуне. Торчелло, Мурано, Риальто… Те, что сейчас ромеям принадлежат.
— Да на хрена тебе это барахло понадобилось? — выпучил глаза Гразульф. — Тергестум мы лет сорок назад сожгли, он слова доброго не стоит. А про острова я вообще молчу. Они до сих пор ромейские только потому, что не нужны никому. Там же просто горстка рыбаков живет. Я те места хорошо знаю, это от моих земель день пути.
— Ты это все пока под себя возьми, — посмотрел на герцога удивительно трезвым взглядом князь. — А когда я попрошу, одному человечку отдашь. Моему человечку. Он там герцогом будет. Моим герцогом.
— Слышал я, что твоих купцов ромеи побили, — Гразульф тоже трезвел на глазах. — Почему сам отомстить не хочешь? У тебя сил на это с лихвой хватит.
— Там на кону многое стоит. Не ко времени мне с ромеями война, — неохотно пояснил Самослав. — Пусть думают, что я это оскорбление проглотил.
— Исаак, экзарх Равенны, может войной пойти, — задумчиво сказал Гразульф. — Эти земли ему подчиняются.
— Он твоих племянников зарезал[14], — жестко сказал князь. — Или забыл? А, демоны с тобой! Если он войной пойдет, я подмогу пришлю.
— По рукам! — протянул руку Гразульф. — Я тебе эти острова и городишко Тергестум отдам, а ты набеги авар прекратишь и дашь мне две тысячи солидов.
— Тогда ты в том городе никого пальцем не тронешь, — парировал князь. — Твои воины туда даже не зайдут.
— Две двести, — протянул руку Гразульф. — Больше не прошу, там все равно брать нечего. Это не город, а полная задница.
— Да сколько же в него влить нужно? — изумленно буркнул князь. — Верблюд, а не человек. — И он громко ответил, пожимая его крепкую, словно медвежий капкан, ладонь. — По рукам! Но за такие деньги сам себе подмогу нанимай.
В то же самое время. Окрестности Ктесифона (в 20 км от совр. Багдада). Персия.
Константинополь, Ктесифон и китайский Чанъань, три самых больших города в мире, население которых колебалось между четырьмя и пятью сотнями тысяч человек. И вот прямо сейчас Стефан и Сигурд смотрели на уходящую за горизонт крепостную стену, защищенную сотнями башен. Как и все города в Междуречье, Ктесифон был выложен из сырцового кирпича, желто-серый цвет которого выделялся на фоне весенней зелени. Это потом, когда безжалостное солнце сожжет траву, окружающая природа станет такой же, как и этот кирпич, серо-желтой. А пока вокруг цвело буйство красок, которое радовало усталый глаз путников, утомленных той бедой и разрухой, что они видели по дороге сюда.