Последний оплот моего бессмертия (СИ)

О да, я убил собственного отца, подменив воспоминания брата своей матери, чтобы его упекли в Азкабан — до конца жизни. О да, я заставил безмозглую старую Хоки подсыпать яд в стакан твоей бедной доверчивой тети. Я убил того маггла на твоих глазах, но ты не сбежала, не попыталась предать меня в руки правосудия. Это и есть то чудо, та сила, которую я ищу.

Твоя любовь, которую ничто не в силах пошатнуть, — именно это мне и нужно. Но под конец твои сомнения стали слишком сильными и глубокими. И когда я понял, что ты равно готова и остаться со мной и бежать, у меня не больше не было выбора. Ты помнишь, Синистра, как ты схватила свою волшебную палочку и попыталась сбежать? Нет, наверное, не помнишь. Ты была слаба, твой разум помутился. Но в твоих глазах была такая решимость…

— Что ты сделал? — спросила Джеки шепотом — на большее не хватило голоса. Том усмехнулся.

— Ничего особенного, — ответил он небрежно, как будто его спросили о погоде.

— Собственно, я всего только сделал так, чтобы ты больше никогда не помышляла со мной расстаться.

Джеки зажмурилась, пока его слова снова и снова звучали в ее ушах. Ее тело снова покрылось колючими мурашками, и она в страхе открыла глаза и уставилась на свои руки. Рисунок змеиной чешуи проявился явственнее на этот раз. Она попыталась соскрести его ногтями, но не преуспела. В панике, пытаясь содрать с себя собственную кожу, Джеки услыхала мягкий и спокойный голос Тома.

— Это напрасный труд, моя Синистра. Ты ничего не можешь сделать. Нет никаких контр-заклятий. Чары Маледиктуса необоримы.

— Мале… — прошептала Джеки, но окончание слова растаяло на ее губах. Том снова улыбнулся — или ей показалось, потому что перед глазами поплыли круги. В этот раз ее тело как будто утратило костный остов. Руки приклеились к бокам, ноги превратились в длинный гибкий хвост. Сквозь двоящиеся очертания собственного тела перед глазами она увидела, как поверх чешуек приступает черный узор, как будто наброшенная сеть.

— Что со мной?.. Что это?..

Она точно знала, что Том прекрасно ее понимает, но он только молча следил за тем, как ее тело трансформируется — в этот раз гораздо сильнее, чем в прошлый. Джеки со свистом втянула воздух ртом, и мучительные ощущения внезапно стали ослабевать.

Тьма накрыла ее измученный разум и тело. И Джеки не сопротивлялась.

***

Когда она снова пришла в себя, Том как будто держал верхнюю часть ее тела на руках, сидя на краю ее постели. Его удивительно горячая рука нежно поглаживала ее шею и начало груди. Ощущение было необыкновенно приятное, настолько, что Джеки захотелось застонать. Но вместо стона с губ сорвалось тонкое, тихое, шелковистое шипение.

— Моя Синистра, — сказал Том, склоняясь над нею. — Ну разве я мог тебя отпустить? Разве я мог позволить тебе уйти?

В глазах у Джеки все расплывалось, она видела Тома как будто сквозь стекло, которое то затягивалось туманом, то снова прояснялось. Сердце то прыгало в груди, то почти совсем останавливалось. Попеременные волны жара и холода захлестывали ее тело, заставляя то дрожать, то замирать.

— Скоро пройдет, моя дорогая, — ласково шептал Том, поглаживая ее, целуя в лоб, щеки и губы. — Потерпи еще совсем немного, моя Синистра… Ты будешь моей самой прекрасной, самой незаменимой драгоценностью. Ты будешь последней хранительницей моего бессмертия. Ты — и твоя бесконечная, бескрайняя любовь.

Джеки всю затрясло с такой силой, что Тому пришлось прижать ее к себе обеими руками. Слегка покачиваясь вперед и назад, он переждал, пока судорога отпустит и снова поцеловал ее в сухие губы, которые стали вдруг странно твердыми.

— Ты — первое живое существо, которое меня полюбило, — прошептал Том, прижимаясь щекой к ее похолодевшему лицу. — Отец никогда не хотел и знать обо мне. Мать умерла, покинув меня одного. Я никогда и никому не был нужен, как никогда и никто не был нужен мне самому. Но потом появилась ты — и ты полюбила меня по-настоящему. Не так, как старуха Хепзиба, не так, как все эти старые ведьмы, у которых я выведал немало тайн. Не так, как те, которые называли себя моими последователями. Нет, я сразу это понял. Ты — избранная, Синистра, и я уже не могу с тобой расстаться.

Джеки почувствовала, как защипало в глазах, как перехватило горло. И это — ее Том? Такой холодный, отстраненный — и вдруг разговаривает с ней о любви, о чувствах и своем беспредельном одиночестве, и боль поднялась в ее груди. Странное дело — от этой боли она как будто на миг вернулась в свое прежнее тело — Джеки Мэйфейр снова была сама собой. Она с усилием подняла налитые свинцом руки — ни следа странной чешуи! — и обвила его шею.

— Я люблю тебя, — прошептала она, как будто начисто забыла змеиный язык. — Люблю тебя больше жизни, больше всего на свете.

Том уставился на нее, как будто не мог поверить, что она умеет говорить как человек. Наверное, ему казалось невозможным, что проклятие Маледиктус сдалось перед ее неудержимым желанием признаться ему в любви. Джеки почти силой пригнула его голову к себе и прижалась губами к его губам — сама, в последний раз.