Последний пассажир

Переходим на нос корабля, но в такую погоду не можем развести огонь, поэтому Мишель, Смит и я удаляемся в двухуровневую каюту и там, в тишине, без разговоров и планирования, сооружаем что-то вроде крепости из одеял и пуховых перин. Без внешнего источника тепла, с металлическими конструкциями корабля, холодными как лед на ощупь, с остаточным теплом, которое давным-давно ушло в этот непримиримый океан, мы полагаемся на то тепло, которое у нас еще осталось. Слои одеял сохранят часть нашего зловонного жара. И если мы задохнемся во сне, что ж, возможно, это будет мирным избавлением. Прижимаемся друг к другу, как тогда, в машинном отделении, только уже без Франсин.

Смит кашляет. Звук такой, словно у него пневмония. Сколько еще существует способов покончить с нами на этом корабле?

Мы забрали четыре бутылки воды из каюты экипажа, воспользовавшись карточкой-ключом, которую я подобрала на верхней ступеньке трапа. Четыре бутылки воды и шестнадцать упаковок лапши быстрого приготовления. Рацион для четырех человек, а не трех.

Что творилось у нее в голове, когда она подходила к ограждению? Когда перелезала через него? Какую боль она испытывала? Ее терзала совесть из-за назначения меня на задание или она просто устала от непрекращающихся испытаний последних дней? Папа не выглядел особенно грустным за день до своей последней прогулки. Он казался умиротворенным, если уж на то пошло. Мы с мамой часами обсуждали, что должны были заметить признаки и успеть переубедить его.

Честно говоря, я не думаю, что были какие-то признаки.

Мишель спит, обхватив себя руками, а я не могу перестать видеть свою юную подругу каждый раз, когда закрываю глаза. Зернистый снимок Франсин, потерявшейся в море. Ее уносит все дальше и дальше. Вокруг тьма. Крошечная букашка в необъятном водоеме. Подобрали ли ее или она еще где-то там, ждет? Замерзла ли до такой степени, что сердце замедлилось, а затем остановилось, и она болтается на волнах в спасательном жилете или тонет с открытыми глазами, глядя на корпус корабля?

Смит лежит тихо и, по-моему, уснул.

Это засняли? Они не стали бы показывать ее прыжок. Они не могли выпустить в эфир что-то подобное.

Конечно, могли. Они хотели, чтобы это произошло. Возможно, даже задумали все для того, чтобы один из нас шагнул в забвение.

Каждый молча съел по пачке лапши, смешанной с холодной водой из бутылок, сырой, не разваренной, прежде чем завернуться в эти вонючие одеяла. Я до сих пор чувствую на языке привкус мучнистого бульона и лука.

Мишель просыпается, впадает в панику, зовет отца, дергает ногами, и я успокаиваю ее, чтобы она снова заснула.

И продолжаю сидеть в двухуровневом люксе «бриллиантового» класса на самом лучшем в мире океанском лайнере среднего размера, сжимая в руке записку, которую Фрэнни оставила в пластиковой бутылке из-под минеральной воды.

Прежде чем забраться под одеяло, я перечитываю записку в последний раз.

«Мама и папа, я люблю вас. Простите, что ничего не сказала. Я больше так не могу».

Глава 109

На следующее утро ветер стихает, но воздух по-прежнему холодный, а гребни волн – серебристо-белые.

У меня щемит сердце.

Расставленные в беспорядке кастрюли и миски полны дождевой воды, а еды у нас теперь больше, чем было за последние несколько дней, благодаря награде за испытание. И все же наш коллектив настроен на поражение. Мы успешно прошли все четыре испытания, но проиграли. Никто из нас не умер от голода или холода, но мы всё потеряли и все мы потеряны.

Дэниела и Фрэнни больше нет.

Они принесены в жертву этому кораблю.

Я заканчиваю сооружать импровизированный мемориал в память о Фрэнни, пока Мишель и Смит разводят огонь, укрывшись от ветра за волнорезом. Барных стульев и лежаков, которые можно сжечь, хватит еще на неделю или даже больше. А если разберем деревянные панели, двери и сцену в театре, то сможем обогреваться годами. Невидимые и в то же время видимые, растаскивающие этот гниющий корабль на щепки. Мы понимаем, что до этого не дойдет, потому что чувствуем приближение конца. Правозащитные организации ни за что не позволят этому продолжаться.

В глубине души я знаю, что сегодня все закончится.

Ее мемориал находится рядом с его. Мерцающие свечи на батарейках. Пассажирские билеты на рейс снабжены фотографиями и штрихкодами. Фрэнни хотела освободить своего отца от необходимости нанимать друзей и соседей в терпящий крах бизнес и дать ему возможность уйти на пенсию, чтобы провести некоторое время с женой и их друзьями. Она знала, что он болен, его организм ослаблен, и хотела подарить ему несколько легких лет. Я подумывала положить здесь записку Фрэнни вместе с фотографиями, солнечными очками в желтой оправе и блеском для губ, но так и не смогла заставить себя сделать это. Записка слишком личная. Спрячу ее в нашем люксе, и если мы когда-нибудь доберемся до берега, постараюсь передать родителям девушки.