Последний пассажир

– Бассейн! У нас же есть бассейн!

– В нем хлор. И еще десяток химикатов. В старших классах я работал спасателем: поверь, вода в общественном бассейне обработана. Пить ее нельзя. Несколько глотков – и ты серьезно заболеешь.

У меня начинает болеть голова. Дэниел работал спасателем в старшей школе? Не могу представить себе такую жизнь. Я чувствую себя так далеко от дома, когда слышу это. Еще дальше от дома.

– А в другом, крытом бассейне у стены для скалолазания вода соленая. Пить невозможно.

Я поправляю свой конский хвост. Мне ужасно хочется принять душ, потому что я знаю, что такой возможности нет.

– Тогда нам нужно провести ревизию. Соберем все, что сможем, и составим список продуктов. В худшем случае придется экономить ту воду, которую получится найти.

Дэниел смотрит на меня.

– А как же ящик?

– А что с ним?

– Просто игнорировать его – это безответственно.

– А что нам еще остается? – Я наклоняюсь, чтобы проверить последний холодильник. Пусто. – Там ясно сказано: «Не открывать». Давайте не будем усугублять ситуацию. Найди остальных и встретимся в театре через пятнадцать минут. Мы еще не осмотрели все раздевалки и гримерные. Возможно, там что-то есть. Небольшая кухня для актеров или бар.

Он уходит на поиски Франсин и Смита.

Я направляюсь к театру, но иду длинным путем, свернув в полутемный коридор с пассажирскими каютами по левую сторону и глухой стеной справа. В это время суток в коридоре не совсем темно, из дверей в обоих концах пробивается слабый дневной свет.

Увидев свою тень, вспоминаю слова Фрэнни. Не слишком ли я доверчива? Если б меня заперли на подземной парковке с двумя незнакомыми мужчинами, я бы ни на минуту не успокоилась, так почему же сейчас все по-другому?

Пробую открыть каждую дверь. Заперто, возможно, из-за сбоя в электроснабжении или из-за какого-то протокола безопасности. Мне нужно получить доступ в чью-нибудь каюту. Нужно получить доступ в мою каюту, но это может подождать. Мы должны собрать содержимое каждого мини-бара: маленькие бутылочки минеральной воды и апельсинового сока, закуски, шоколадные батончики и пакетики с жареными солеными орешками. При мысли об этом у меня слюнки текут. Разбегаюсь и бью в дверь ногой, но она не открывается. Поворачиваюсь спиной и стучу пяткой, как мул, но ничего не происходит. И тут я вспоминаю, что эти двери открываются в коридор. Нам понадобятся инструменты, чтобы проникнуть внутрь.

Ни пассажиров, ни экипажа, ни электричества, ни тепла, ни света. Ничего. Нет ни радио, ни телефонного сигнала. Нет интернета. Нет еды и, пожалуй, самое главное – воды.

Я направляюсь в носовую часть корабля, в бар «Каюта капитана», и это место кажется мне менее чистым, чем вчера. В тусклом свете я замечаю дефекты и поцарапанную краску, поврежденную облицовку и криво висящие картины. Вчера это был океанский лайнер мирового класса, но сегодня, после костра на палубе, кажется, будто я исследую заброшенную психиатрическую больницу или закрытую школу-интернат.

С лестницы доносятся приглушенные голоса. Троица направляется в театр, чтобы обсудить наш следующий жалкий план действий.

Начинаю раздражаться. Я голодная и грязная, вся одежда пропиталась по́том. Где же реальная помощь? Где спасательные службы с их сиренами и профессионалами? Их нет так далеко в море. В каждой приморской стране есть своя береговая охрана, свои спасательные службы с воздуха и на море. Но здесь, на нейтральной территории, в международных водах, где океан глубиной с Эверест, а то и глубже, никто не явится на помощь.

Прихожу в театр, и мы все вместе осматриваем зрительный зал и закулисные помещения. Находим четверть шоколадного батончика. Когда я выхожу на сцену, меня подташнивает. Я не из тех, кто жаждет внимания. Не стремлюсь к тому, чтобы приковывать к себе взгляды. Если вы поищете меня на групповом снимке, то неизбежно обнаружите позади всех. Я рассматриваю бархатные красные занавески, сотни пустых мягких кресел. Полная противоположность тому, что я считаю нормальным и безопасным. Меня не должно быть здесь, перед безжизненными осветительными приборами.

Мы возвращаемся к серому пеплу нашего нового импровизированного очага.

– Мне кажется неправильным сжигать эту часть корабля, – говорю я. – Посмотрите, какой ущерб мы уже нанесли. Корабль не наш, чтобы его сжигать.

– Мы не умерли ночью, – парирует Смит. – Сталь можно перекрасить, но жизнь не вернешь.

Эти слова надолго остаются в моих мыслях.

Поднимается ветер, подушки скользят по тиковому дереву, подражая облакам над головой.

После трех часов поисков в общественных залах и помещениях для экипажа я возвращаюсь на палубу для приема солнечных ванн. Поправляю выложенные из лежаков буквы SOS и жду, когда остальные присоединятся ко мне. Они прибывают один за другим, их одежда пыльная и пропахла дымом, лица перепачканы. Фрэнни несет свою тканевую сумку. У Дэниела два ведра, а Смит тащит еще один обеденный поднос. Они выкладывают все, что нашли, на палубу.