Последний патрон Чехова

Тяжко вздохнув, Совесть вновь зачесал волосы и ловко заправил их под семиклинку, заодно запустив мне в глаз латунный отблеск совдеповских часов.

— А вот трудовой народ помнит всё.

Мир 13

Теплота в манерном голосе осталось в дымке ладонных свечей, а за широким профилем распрямившихся плеч, добродушный брат окончательно исчез.

Как и мягкий взгляд в тени клетчатого козырька.

— Вот скажи мне, Рой…

Чека неспешно, даже слегка небрежно, раскурил папироску и пристально вглядевшись мне в глаза, изменился до неузнаваемости. Осанка, голос, непроизвольный тик… а сейчас от них не осталось и следа. Лишь штатная улыбка и застывший лёд …

— Как ты дожил до сих пор, раз одной фуражки хватило, чтобы сбить с толку?

Триста первый изрядно польстил потёртой фуражке, но потом протянул мне пачку.

— Если спросишь, где Евгенич, то я подменил «Совесть» уже давно. Не думал, однако, что ты и не заметил перемен в друге.

Разумеется, мне было плевать на сигареты. Пальцы не шевелились, а мозг всё ещё не мог поверить. Не мог принять…

— Что же…

Чека понимающе вздохнул и вынув сигаретку, вставил её мне в зубы.

— Мне даже как-то неловко.

Он строго щёлкнул тяжёлой крышкой латунной зажигалки, но мне всё равно было тяжело вдохнуть пленительный дым. От холодка уж было позабытой синевы, зубы едва сжимали край сигареты, борясь с неконтролируемым стуком, так что горечь табака крепила только страх.

— А ведь на актёрской практике я был далеко не лучшим. Всегда имел пристрастие к допросам… особенно в застенках. Там тихо и никто не мешает…

Струсив пепел, Чека покосился на противно щебетавшую птицу за окном, а потом на мгновение растворился в сизой кутерьме, в тот же миг вернувшись с трепыхавшимся голубем в руке.

— Сначала я хотел его избить, но потом понял, что это был не ты. У вас совсем разный взгляд.

Очевидно чекист говорил про Евгенича, но ровный взгляд не отражал ни единой эмоции, пока мы с, обезумившим от страха, голубем трепыхались у него в кулаке. Впрочем, я не был уверен, кого из нас он держал за горло сильнее.

— Всё же, в допросной бывают не только мерзавцы. Главное пристально следить и вовремя подать коллеге знак.

Он не сводил с меня взгляда, но с ровным тоном в голосе, ловко провернул часы в руке на уровне пупка и вновь замер, даже не сбившись с размеренной речи, словно всё это было лишь игрой.

Отводом глаз…

— Бывают дети и пьяницы, бывают даже перепуганные мамочки, которые сами не знают, чего боятся: за здоровье ли деток или за то, что воспитали контру.

Он вновь затянулся и тонкой струйкой медленно выдул сигаретную копоть голубю в лицо. Тот слегка приутих, а вот Чека снова посмотрел на меня.

— Всё это всегда видно по глазам… стоит только задать неудобный вопрос или громко гаркнуть, когда они того не ждут.

Ещё раз затянувшись, опер аккуратно приоткрыл окно и выпустил притуплённо голубя в небо. Неужели всё это время, Смертью был именно он…?

— Так вот с твоим парнишкой такое не прошло… пускай и стал заливать байки про какие-то миры и буржуазную магию. В глазах не было обмана, а это всегда интригует. Нашёл ли ты редкую правду или искусную ложь?

Захлопнув окно, Чека вернулся за стол у кровати и умостившись на её край, поправил тряпку у меня на лбу, словно заигрывая с испуганной добычей для мягкости мяса.

— Сначала я не верил… Евгенич точно не врал, да и поджидал в моей конспиративной квартире. С такой подготовкой, в агентов стреляют без лишних слов, но…

Совершенно не моргая, этот леденящий взгляд скользил по моему лбу вслед за протирающей его тряпочкой, но от того холодка становилось лишь невыносимо страшно.

Неужели… неужели Молодой был прав. Что Смерть — это я… один из парней. То, с чем я всегда боялся смириться. Спину пробивал ледяной пот, но сигаретный дым затуманил мозг, словно аспирин наоборот.

— Я не верил до тех пор, пока он не показал мне воскресную премьеру детективного фильма. Слизанную с моей жизни и, разумеется, засекреченную похлеще вашей канторы, если вдруг ты не понял намёк.

Собрат совершенно ровно смотрел в окно, где всё ещё разгребали завалы нашей твердыни междумирья для собраний и бухгалтерской возни.

— Пускай ты и спас мне жизнь, но скажи, Рой… почему я не должен подменить такую рухлядь, коль уже увяз в ваших играх? Равенство и добросовестный труд на благо общества у вас всё равно не в почёте, так что, думаю, твои люди будут только рады перераспределению благ в пользу трудящихся… а я не против стать отцом мировой революции.

В груди отвратительно жгло и не собиралось гаснуть от едкости дымка. Однако, на грани сознания стала просыпаться надежда. Ведь за угрозами он давал мне подсказку…

— Так скажи же мне, паразит на теле общества, почему бы мне этого не сделать?

Не знаю, понял бы этот намёк кто-то иной. Уловил бы его зритель того самого воскресного кино, но ледяные глаза пробирали до жути, а мягкая кровать сейчас была не лучше стального стула с планкой для наручников допросного стола.

И всё же…

Я вдохнул и со скрипом прохрипел первое, что пришло на ум, когда прислушался к совету и всмотрелся в стужу этой жуткой синевы.

— Товарищеский… долг…