Чинганчгук издал свое традиционное «йо-йо-хо-хо!..», но настоящей радости в этом крике не было. Как, впрочем, и шансов на жизнь.
К телу Дадли метнулось несколько фигур, и туша полковника исчезла за валунами.
Почти сразу же оттуда раздался голос лейтенанта Джонса:
— Чинганчгук, скажи мне, только честно, ты куда стрелял?
— В бляху, — признался Чинганчгук и продолжил свой прежний победный вопль. — Йо-йо-хо!..
— Да заткнись ты! — крикнул лейтенант. В его голосе легко угадывалась тихая скорбь. — Спешу сообщить тебе, балбес, что ты в бляху и попал.
Вопль оборвался.
— Дадли жив? — недоверчиво спросил индеец.
— Жив, только в глубоком нокауте. Слушай, Большой Змей, тебе не кажется, что ты слишком хорошо стреляешь? — лейтенант плюнул с досады. — Положить на таком расстоянии две пули в крохотную железяку на ремне, сможет только полный кретин. Кстати, если бы ты пристрелил полковника, майор Кейман стал начальником форта, а я его заместителем. В этом случае мы могли бы отправиться с тобой на Золотую речку.
— Там нет золота, — быстро ответил индеец. — Легенды врут.
— Врут индейцы, а не индейские легенды. И, к сожалению, наш полковник жив. Сегодня ночью тебе нужно было больше потрудиться в постели. Когда у мужчины трясутся руки, он не так метко стреляет.
— А ну заткните свои вонючие рты! — неожиданно заревел пришедший в себя полковник. — Я лично пристрелю каждого, кто осмелится задеть честь моей гувернантки!
Кто-то тихо гоготнул, и смех пробежал по рядам залегшего взвода, как огонек по свежему тополиному пуху.
Чинганчгук потер саднящее правое плечо. Когда вчера вечером он забрался в спальню Джойс, его ждали настолько пылкие объятия, что любвеобильный вождь немного замешкался и угодил рукой между железными прутьями гридушки кровати. Не увернись Чинганчгук от падающего на него следом пышного женского тела, он наверняка еще долго не смог пользоваться своим кольтом с прежним успехом за исключением разве что тех случаев, когда рукоятка «большой собаки» требовалась ему для сокрушения орехов.
Чинганчгук ощупал ворох амулетов на груди, почувствовав под пальцами холодный цилиндрик с полукруглый вершиной, он с силой рванул шнур.
— Слышь, Чинганчгук! — донеся снизу ставший по-деловому резким голос лейтенанта Джонса. — Нам пора прекращать эту комедию. В конце концов, так честные индейцы не поступают.
— Что ты имеешь в виду? — неохотно отозвался индеец.
— Вместо того, что бы поджарить тебе пятки мы сами жаримся на солнце.
— Не нравиться, можешь валить в казарму, — Чинганчгук освободил амулет от шнурка. — Я никого не задерживаю.
— Лучше сдайся по-хорошему!
— А что мне за это будет? Вы слегка притушите свой костерок или передадите прощальное письмо моей скво?
Чинганчгук поднял амулет к глазам. Он был предельно прост и представлял собой самый обычный патрон для кольта. Но это был последний патрон, и Большой Змей приберегал его исключительно для себя надеясь, при случае, избежать лишних и крайне болезненных формальностей во время перехода в Долину Предков.
Чинганчгук вставил патрон в барабан кольта и взвел курок.
— Мы что, так и будем воевать без обеда? — возмутился кто-то из солдат. — Да в гробу я этого индейца видел!
— Что бы увидеть индейца в гробу, в него еще нужно попасть, — возразил другой хриплый голос.
— В гроб попасть? — уточнил другой голос, явно повеселее.
— Нет, в индейца. А этот Быстроногий Олень, может быть, еще весь день от нас убегать будет!
— Большой Змей, — поправил нетерпеливого солдата Чинганчгук.
— Ну, значит, не бегать, а летать.
Солдаты ожили.
— А если эту Змею бомбой рвануть?
— Хорошее предложение. Запросто можно!
— Молчать, канальи! — Громовой голос полковника умел остужать страсти с таким же успехом, как и неожиданно свалившаяся на голову снежная лавина. — Мы возьмем живым этого мерзавца, даже если мне придется отправить в лучший мир половину из вас!
Солдаты испуганно замолчали.
Чинганчгук последний раз посмотрел на солнце. Оно уже заметно поднялось над горизонтом, и день обещал быть довольно жарким. Большой Змей усмехнулся и подумал о том, что на этом свете не так уж и здорово.
«Пора!..» — решил он.
Прежде чем отправиться в долину предков, как и положено перед дорогой, индеец постарался сесть поудобнее. Он оперся на правую руку и чуть приподнялся… Кольт в его ладони издал сухой щелчок. Чинганчгук замер и, уже чувствуя под сердцем неприятный холодок, медленно поднял револьвер. Худшее предположение оправдалось — спущенный боек упирался в капсюль патрона. Любая другая осечка, случись она даже во время пальбы во время рукопашной в пьяном борделе, не смогла бы так сильно расстроить Чинганчгука.
Индеец взвел курок, перекрутил барабан кольта и снова нажал на курок.
— Что это он там расщелкался? — послышался снизу ворчливый голос лейтенанта Джонса. — Неужели патроны кончились?
— Верно! — поддержал догадку командира солдаты. — Этот прохвост почти голый из спальни выскочил. Откуда ему эти патроны взять-то?
Солдаты разговорились.
— А у него нож есть?
— При чем тут нож?
— Знал я одного индейца, так он и за сто метров мог скальп снять.