- А кто такие – эти Плис с Каро?
– поинтересовался Кирпичников.- Главные у них, у Каро – «черные», а у Плиса – все прочие. Сволочи оба.
- А что они делают?
- Разное. С кооператоров деньги собирают, отдыхающих обманывают, грабят. На днях избили на пляже фотографа, который им платить отказался, он в больнице сейчас. Менты с ними заодно, все «вась-вась».
– Марина разволновалась. – К девчонкам пристают, так что поодиночке лучше не ходить.У Кирпичникова сжалось сердце. Всех поубиваю к чертовой матери, мелькнула молнией мысль.
- К тебе тоже приставали?
– от волнения он не заметил, что перешел на «ты».Марина поморщилась.
- Да нет, то есть клеились как-то раз, но потом отстали.
У Кирпича сжались уже не сердце, а здоровенные кулачища.
- Ты только скажи…
Марина с удивлением рассматривала его напрягшуюся, словно перед прыжком, атлетическую фигуру. Кирпичников на самом деле был готов сию же минуту идти и рвать в куски любого, кто посмел протянуть свои грязные лапы – нет, даже помыслить об этом! – к НЕЙ. К НЕЙ! Его любимой девушке. До Коли вдруг дошло, что он выглядит смешно, и испугался, что Марина сейчас расхохочется.
Но она смотрела на него восторженно-изумленными глазами, это было заметно даже при свете луны. Потом улыбнулась.
- Не надо. Из этих дураков больше половины учились у моего деда, они его уважают. А он… он не виноват, что они стали такими.
- А кто?
– спросил Кирпич и тут же мысленно обматерил себя за дурацкий и бестактный вопрос. Но Марина не обиделась.- Жизнь,
- коротко ответила она.- Жизнь?
– удивился Коля. – У всех жизнь, но…- Ты не знаешь, что такое Югá,
– она тоже перешла на «ты», – у нас трудно с работой. В основном – обслуга санаториев или в торговле, да и там все места – только по блату. Ну, девчонки идут в медучилище - кстати, я тоже там учусь - в горбольнице или в санаториях всегда можно устроиться. А парни приходят после армии и болтаются без дела. Кто-то, конечно, уезжает поступать в институты, но те, кто поступил, обратно не возвращаются. Разве что отдыхать, – Марина погрустнела.Кирпичников мял в пальцах вторую сигарету, не решаясь закурить.
- Кури, не стесняйся,
- заметив его колебания, сказала девушка. – Меня дед обкуривает так, что слезы из глаз. Вообще, он хороший, я его очень люблю, но иногда ссоримся. Дед все еще считает меня маленьким ребенком, а я уже выросла. А он этого не замечает.Помолчали.
- А как погиб Олег?
– неожиданно спросила Марина.- Подорвался на фугасе
, - скупо ответил Кирпич.- А что такое «фугас»?
- Вроде мины, только он очень мощный.
- Ты это видел?
- Нет, я был на «боевых», приехал и узнал, что Олег погиб.
- Он тоже на этих … «боевых»?
- Да, на «боевых», -
не моргнув соврал Кирпич, не говорить же ей про водовозку.Марина помолчала, а потом по-бабьи, а может, по-детски всхлипнула.
- Ужас. Какой ужас!
Коля рефлекторно протянул руку и погладил ее по головке, как ребенка, и она тут же, ткнувшись ему в широкую грудь, разрыдалась по полной программе.
Кирпич не знал, что делать и продолжал гладить ее волосы, тупо приговаривая:
- Ну, ну… Не надо…
Никогда и ни к кому не испытывал строгий командир второй роты спецназёров капитан Кирпичников такой безграничной, всепоглощающей нежности. Сейчас он любил ее, «…как сорок тысяч братьев любить не могут», причем в тот момент эта любовь была именно братской, и никакой другой. Ему больше всего на свете хотелось защитить, закрыть собой от злого мира это слабое прелестное создание, доверчиво орошающее слезами его футболку.