«Попробуем разобраться, – подумал, глядя на стоящего перед ним молодого, лет 25 на вид, роста выше среднего мужчину, тоже в кожаной куртке, другого, правда, фасона нежели у немца, – и начнем-ка мы с дифференциальной диагностики: нет ли явных расстройств сознания, умопомрачения там или галлюцинаций с бредом на фоне черепно-мозговой травмы… бывает иной раз, ежели сильный удар по башке, сабельный или прикладом… Кстати, и алкогольный делирий вполне возможен, хотя держится вроде прямо и перегаром не разит… Но в наших широтах этот фактор никогда не исключен. Опять же, зима ещё на дворе. А в холод – кто ж не пьет?.. “Только селедка, ибо сама закуска”», – вспомнилась вдруг заезженная конногвардейская поговорка.
– Хорошо же. Допустим, мы тут все ряженые, а ты, значит, одет по последней моде, так? – начал он, вплотную подходя к Алеше.
Они были почти одного роста, Потёмкин чуть повыше. И массивней.
– Допустим, что это так, но тогда получается, что ты более «адекватен», – ввернул князь, недавно позаимствованное из латыни словечко, – чем мы, не так ли? Но нас же большинство, а ты один! Значит, мода на нашей стороне и ряженый, выходит, ты… Что скажешь, Окноразбиватель? – предложил свой первый пробный софизм Светлейший. Для затравки. Ну вроде «аппетайзера». Апробировать оппонента на вшивость.
– Я этого не говорил, – осторожно ответил Алеша, почувствовав очень непростого собеседника. И очень сильного… Слово «адекватен» его смутило. Как, впрочем, и весь умелый разворот разговора. Подумалось: «Эко закручивает бес, ну прямо чистый особист…»
«Но всё ж таки, что это? – загнанным зверьком метались в голове мысли, – засада, немецкий десант здесь, в Ленинграде? Но зачем тогда весь этот нелепый антураж, костюмы, декорации, а главное – еда! Сколько еды, батюшки-светы. Блокада ведь. А тут – и курица, и мясо… Откуда?»
– Ну, а окна-то зачем бьешь, богатырь? – на лету сменил тактику допроса Светлейший.
Леша понял, что этого противника ему не переиграть и ответил прямо и без уловок, указав пальцем на Ульриха:
– Мне нужен он!
Барон фон Ротт стоял у стены и тревожно прислушивался к их разговору с безнадежностью глухонемого, пытаясь ну хоть чуть-чуть уловить смысл происходящего.
Светлейший от души расхохотался. И с демоническим юмором ответил:
– Ты знаешь, мне он тоже нужен.
Ситуация наконец-то начинала забавлять его по-настоящему. К тому же у него было преимущество, даже два: уже состоявшийся разбор ситуации с Сенькой и кавалергардский полк, несущий охрану дворца.
– Похоже, что на него, – и Светлейший указал на Ульриха внушительных размеров пальцем, – очередь, и ты в ней не первый, уж не обессудь…
Он положил тяжелые руки Севастьянову на плечи и, глядя Алеше прямо в лицо, подумал: «Какие же у него глазищи-то ярко-голубые». Алеша невольно моргнул и задумался. Князю больше не хотелось морочить его софизмом и дифференциальной диагностикой, и посему Потёмкин сказал устало и душевно:
– Всё не так просто, мо́лодец, как ты и сам уже наверняка допер. Давай-ка будем знакомиться. Величают тебя как?
– Младший лейтенант Севастьянов Алексей, командир эскадрильи 26-го истребительного авиаполка, – почему-то взяв под козырек, отрапортовал Севастьянов.
Это было прямое, чудовищное нарушение устава, но странная тяжелая, всепокоряющая сила, исходившая от этого человека, хозяина, как Алеша уже понял, и дворца, и охраны, и всей ситуации, заставила его доложить по форме…
– Мудрено, – пробормотал князь, – что за полк такой? Кирасирский али драгунский? У меня в кирасирских полках по 4 эскадрона… Впрочем, это сейчас неважно, – перебил он сам себя, – а по батюшке тебя как?
«Точно не немцы», – понял Леша, – Тихонович…
– Ну что ж, позволь и мне представиться, Алексей Тихоныч. Генерал-фельдмаршал, Главнокомандующий армией Екатеринославской и Украинскою, всею легкою конницею регулярной и нерегулярной, флотом Черноморским, президент Государственной Военной Коллегии, а также генерал-губернатор Екатеринославской, Таврической и Харьковской губерний; Ея Императорского Величества действительный камергер; лейб-гвардии Преображенского полка подполковник; шеф корпуса кавалергардов, Екатеринославского кирасирского, Смоленского драгунского и Екатеринославского гренадерского полков; князь Священной Римской империи Григорий Александрович Потёмкин-Таврический… – и, не сводя взгляда с Лешиного лица, спросил, вроде как равнодушно, но на самом деле весьма волнуясь: – Слыхал про такого?
– Кто же не слыхал! «Броненосец Потёмкин»! – Алексей расплылся в невольной улыбке. – Я раз десять смотрел… Шедевр… Весь мир знает!
Светлейший тихо и облегченно выдохнул…
– Ну, вот и познакомились, Алексей Тихоныч. Разрешаю звать меня Григорий Александрович, и даже прилюдно. А с немцем придется тебе повременить, чего он там натворил. У меня на него планы… – и тоном, уже не терпящим возражений, провозгласил: – А теперь прошу в залу, обоих. Und nun bitte ich Sie beide in die Halle…
Стража, окружив пленников плотным кольцом, деликатно, но неуклонно стала подталкивать их к выходу.