Последний подарок Потемкина

Так что вы проверьте его на делириум на всякий случай. Хотя повторю, что в первую очередь меня интересует его физическое развитие во вполне определенной сфере… Ну, вы меня понимаете, Herr доктор… Sie verstehen mich, richtig?

– Да, конечно, ваша Светлость, – кивнул доктор Тиман, – приступим немедля.

Ульрих было напрягся, когда два рослых гайдука, встав по бокам, жестами предложили ему пройти к дверям, но тут раздался спокойный голос с родным прусским выговором:

– Bitte, mein Herr. Мне нужно переговорить с вами с глазу на глаз, прошу пройти со мной…

Глава пятнадцатая Потёмкин решает Еврейский Вопрос

– Эх, да не расстраивайся ты так, брат Цейтлин! – огорченно воскликнул Светлейший, когда Ульриха вывели из Гобеленовой гостиной под недоброжелательными взглядами гостей. – Ну, прошу тебя, не расстраивайся! Что толку-то расстраиваться? Обижаться на этого молодого германского варвара – пустая трата душевной энергии. На обиженных воду возят. Наплюй слюной! Ты лучше выводы делай, брат Цейтлин. А они вот наводят на размышления! Ну, меня так точно наводят…

Он ласково обнял Цейтлина за плечи, и, отведя в угол гостиной, где в полумраке темнел диван со всё ещё переживающим на нем свое фиаско Сенькой, вполголоса продолжал:

– Вот ты в Берлин к Мендельсону сколько раз наезжал? Вы там о Хаскале своей, о просвещении еврейском сколько толковали? Планы строили, как приобщить иудеев к плодам европейской культуры? Как сохранять еврейство в частной жизни, а в общественной – влиться в окружающую среду? Достойнейшая идея! Ты ведь знаешь, реформу таковую я одобряю и полностью поддержу. Но вот сегодня, с интересом и отвращением одновременно, слушал я нашего странного гостя. Или, скорее, пленника. И вот что пришло мне на ум: а может, это пустое? Весь концепт Хаскалы вашей… Маловероятный вариант успешной интеграции европейского еврейства. Мало того, что сами евреи в массе своей не рвутся в европейское просвещение, это было бы полбеды. Можно было бы и загнать насильно. Но ведь это лишь одна часть уравнения. Проблема в том, что и коренные европейцы, похоже, не очень-то воодушевлены этой идеей… Может, вы себя нереальными фантазиями тешите? Несбыточными мечтами, что через Хаскалу вы получите входной билет в европейскую культуру?

Мы-то с тобой, Цейтлин, догадываемся, откуда этот тевтон свалился к нам, сюда… Не так ли? А ну как устами этого молодого немца глаголет всё грядущее немецкое, а может, и того хуже – всё европейское общество? То самое, откуда он тут появился на наши головы… Общество, которое никогда не примет вас – тех, кто без роду, без племени, «безродных бродяг» – в их понимании, конечно же. Которые хоть и живут на их земле, а родиной ее не считают. И клянутся каждый год: «Пусть отсохнет десница моя, если я забуду тебя, Иерусалим!». И дело тут не в религиозных различиях. Во всяком случае, не только в них. В глазах потомственных европейцев еврей, в какую бы веру он не перешел, всё равно останется евреем, просто прибавится к его имени наречение: «выкрест». Вслушайся, Цейтлин. «Крещеный еврей». Этакое устойчивое словосочетание…

– У вас есть какие-то альтернативы Хаскале, Григорий Александрович? – позволил себе прервать его монолог Цейтлин. В глазах у него тлела тоска.

– Есть. Цельных две. И обе радикальные.

– У вас других не бывает. Как правило…

– Смотри-ка ожил, отошел! – обрадовался Светлейший, – хочешь услышать?

– С превеликим интересом, Светлейший князь.

– Только, чур, без обид. Хорошо?

И, получив утвердительный кивок, князь приступил к изложению сути своего решения еврейского вопроса. Сенька, заинтригованный этим разговором, даже решил на время забыть про обиды, про проклятого фашиста и вывернутую руку. И навострил уши.