Последний подарок Потемкина

– Да, тяжело даже подумать, что эту благородную голову оторвет пушечным ядром… В чем-то, наверное, его отец виноват, он ведь потом всю свою жизнь будет эту вину искупать. Тома мемуаров напишет. Но смерть сына себе не простит… Тот ведь и воюет-то, в основном, чтобы не разочаровывать отца…

– Но почему Мария? Она ведь такая молодая и…

– И красивая? Договаривай, пойка, между нами ведь секретов нет. Не твое это. Мой совет – не заглядывайся на таких, как она. Они, такие, тебя запросто за собой в могилу утянуть могут. А с Марией этой что-то не то…

– Но что же с ней не то? Она ведь добрая!

– Не знаю, пойка. На порчу похоже или на сглаз. Внезапно умрет, вскоре после возвращения из Петербурга. Причины смерти мне неизвестны. Сил у меня сейчас нет вникать, да и неохота. Хватит на сегодня, устала я.

– Как же вы живете со всем этим?

– С чем – с этим?

– Ну, со всем этим знанием. Про судьбу, про смерть…

– Ты что же, дурачок, думаешь, что я целыми днями сижу и угадываю, кто когда умрет? У меня ведь полно занятий и поважнее.

– Расскажите мне, пожалуйста! – умоляюще сложил руки Сенька.

– Я же сказала – уходить тебе надо. До полуночи. Иначе сгинешь.

– Ну, хоть что-нибудь! Я и сгинуть готов, но только бы хоть чуть-чуть, хоть что-нибудь понять.

И опять вспыхнул ее серебристый смех. Осветил неярко смеющиеся глаза и губы.

– А ты упорный, пойка, упорный, – мне это нравится! На чуть-чуть, пара минуток, у нас есть, так и быть… Начнем с азов. Ты когда-нибудь слышал про свободу выбора? И, видя его растерянность, подсказала: – Представь, что ты можешь выбрать себе мороженое, любое, какое пожелаешь!

– Я обычно беру стаканчик за девять копеек, вафельный… самая вкуснота в конце, когда мороженое уже подтает и на донышке!

– Ну, а если дело не в деньгах, – остановила нойда водопад его гастрономической Ниагары, – что ты тогда выберешь?

Он посмотрел на нее недоверчиво, как бы сомневаясь в ее здравом смысле.

– Эскимо, конечно, что же еще…

– Вот видишь, если ты не ограничен чем-то, то у тебя появляется свобода выбора!

– Конечно, когда деньги есть, то выбирать легче, – забормотал было он, но опять был прерван.

– Забудь про деньги, – терпеливо продолжала нойда, – сегодня у тебя был выбор, не так ли? И ты выбрал путь через Сад. Ты сам сделал этот выбор. А побеги ты по Шпалерной и дальше, возможно, мы бы никогда и не встретились…

Потрясенный Сенька молчал, глупо открыв рот.

– Рот закрой, – посоветовала ему нойда, – муха залетит.

– И вот этим вы занимаетесь? – поднял он на нее изумленные глаза.

– В какой-то степени и этим, – уклончиво отвечала нойда.

– Так это вы меня сюда привели?

Она с сожалением посмотрела на него и вздохнула.

– Да нет же. Мы ведь это уже проходили. Ты сделал выбор сам. А свободу выбора дал тебе Создатель.

– Какой создатель?

– Который тебя создал. Ведь кто-то же тебя создал?

– Папа с мамой? – предположил он.

– Ну, они, безусловно, поучаствовали в процессе, но всё это намного сложнее, чем ты себе представляешь. Ты ведь математику учил чуть-чуть? – речь нойды неожиданно стала какой-то правильно-наукообразной, – так вот представь, что судьба человека – это нечто вроде уравнения со многими константами и неизвестными: небесные тела разные – звезды, планеты, векторы кармы, ассоциативность реинкарнационных матриц, коэффициенты распределения пренатальной энергии, ну, и папа с мамой конечно. Кстати, о папе с мамой. Мама ведь жива… еще?

– Да, – вздрогнувшим от этого «ещё» голосом, ответил Сенька. Он вдруг отчетливо представил себе несчастную Фиру, которая наверняка сходит с ума от беспокойства в холодной и темной коммунальной квартире на улице Красной Связи. В то время как он обжирается жареной курятиной и пельменями, ведя философские разговоры в теплой гостиной Таврического дворца. У него защемило в груди от тоскливого предчувствия. И вины.

– Она жива, – твердо произнесла нойда, – ещё…

Она стояла, закрыв глаза, опершись на спинку дивана, вглядываясь в одно только ей видимое что-то. И, не выходя из транса, продолжала:

– Отец твой умер, когда тебе было три года, так? От чахотки. Он тебя ею и наградил. Ты отца помнишь?

Сенька отрицательно помотал головой. Отец остался в его памяти печально и как-то застенчиво улыбающейся ему и Фире фигурой, сутулящейся за стеклом окна, отделяющего мир туберкулезного диспансера от мира здоровых людей.

– Я деда хорошо помню – папиного отца. Он на Литейном жил, во дворе, там, где театр. Огромный такой был дед. Мама говорила, что он то ли кузнец, то ли мельник. Ручищи у него были большущие. Помню, как он меня подбрасывал высоко-высоко и что-то напевал, очень-очень странное…

– «Батька с Питера приедет, лапти Сеньке привезет», – тихонько пропела нойда, – и глаза у него были зеленые, как бирюза, да?

– Да, да! – вскричал Сенька в изумлении, хотя мог бы уже и попривыкнуть к удивительным возможностям нойды…

– В нем странная кровь текла, пойка, в деде твоем. И тебе перепало. Очень странная кровь… Пора бежать тебе, – безо всякого плавного перехода объявила она, – одежду старую надень, в этом не иди.

– А как же свобода выбора?