Последний подарок Потемкина

– Да ты не боись, Симеон, мы теперича колдунов не жжем на кострах, мы их холим и лелеем. Восемнадцатый ведь век на дворе. Просвещение. Хотя, вот Калиостро чуть было и не сожгли. Совсем недавно. Хорошо папа Пий подсуетился, заменил аутодафе на ссылку, а то поджарили бы графа инквизиторы римские, что твоего гуся рождественского.

– Помнишь Калиостро, нойда?

Она с отвращением фыркнула.

Потёмкин захохотал:

– Не сложилась у них любовь и дружба. Но, справедливости ради, согласись – граф был фигура примечательная, хоть и проходимец первостатейный. Самого Строганова с панталыку сбил. И Елагина. А эти оба – ох уж ушлые ерши! Но Калиостро – граф Феникс фальшивый, ушлее всех оказался. Кабы не матушка-императрица с ее знаменитым гольштейнским чутьем на европейских аферистов, то он бы ещё многих жирных придворных гусей пообщипал. Им ведь всем метафизической мешанки подавай поклевать. Колдовства какого-нибудь, чародейства. Да чего там говорить – я и сам грешен… Лоренза его, впрочем, была весьма хороша, – довольно плотоядно добавил Светлейший. И чуть было не облизнулся от воспоминаний. Но, увидев встревоженный взгляд Сеньки, слегка смутился и дальше эту тему развивать не стал. Вместо этого посерьезнел и как-то скомкано сказал нойде:

– Пойдем, пошепчемся.

И отвел ее от Сенькиного дивана.

– Ну, что скажешь? – взволнованным шепотом спросил он.

– Он – не колдун.

– А кто?

– Просто паренек, пойка, мальчишка совсем.

– Но он же видит… Ну, что там… В будущем…

– Он не видит, он просто знает, потому что он оттуда.

– Но как же это может быть?

– Я не знаю. Занесло каким-то образом. Бывает иногда. Кровь, впрочем, у него очень странная…

– Кровь?

– Ну, да. Много крови как у того, с бородой, – и она кивнула на Цейтлина, – но немало и иной… непонятной… – Так что же с ним делать, нойда?

– Отпусти его, он тебе без пользы.

– Точно?

– Отпусти, иначе пропадет пойка, когда тебя не станет, сгинет без тебя.

– Как это без меня?

– Сам знаешь…

Светлейший задышал часто-часто. Стал похож на обиженного гигантского голубя. Потом справился. Вздохнул уже тихо и печально.

И, прижавшись к нойде щекой, жарко прошептал ей в ухо:

– Помирать ох как неохота, понимаешь?

– Понимаю, Потёмкин. Но придется…

– А когда? Прости за глупый вопрос…

– Совсем не глупый.

Она поднялась на носки, взяла его большое лицо в свои ладони. И так постояла с полминуты, прислушиваясь и поводя широкими ноздрями…

– Поживешь ещё.

– Полгода есть?

– Полгода есть.

– А год?

– Не знаю…

– Так полгода – это же целая жизнь! – неожиданно обрадовался Потёмкин.

– Отпусти парнишку, ему до полуночи уйти надо отсюда…

– Отпущу, конечно… Но ты всё ж таки понюхай его ещё, может, чего вынюхаешь… слышишь, нойда? Прошу тебя… – Обещаю тебе, Впотемках, понюхаю… Иди к гостям.

Они сегодня у тебя особенные, говоря о запахах! – хохотнула она многозначительно, – некоторые так вообще весьма серой попахивают…

– Да? – озадаченно протянул Потёмкин, – это кто же?

– Иди, иди, – подтолкнула его нойда, – сам разбирайся. Ты ведь уже большой мальчик. Книги умные читал, – и она указала на книгу в кожаном переплете, лежащую на столике в углу, – а я тебе, что могла, всё сказала уже.

– Рукопись у меня есть… Трактат мой, с мыслями… Что с ним делать, нойда? На тот свет ведь не возьмешь… – Племяннице своей отдай.

– Сашеньке? Да она ведь дите неразумное, хоть и графиня Браницкая… Душа добрая, но простая, неуч-неучем!

– Не так уж она и проста, Впотемках, поверь. Ты ей накажи – пусть правильному человеку отдаст. Она почувствует, кому. У нее чуйка отличная… Все, иди Потёмкин, не тужи, живи, покуда живется. И не тревожь меня больше. В этой жизни…

– А что, может быть другая? – с внезапной надеждой спросил Светлейший, – что, взаправду возможна другая жизнь?

Нойда усмехнулась…

– В этом невозможнейшем из миров, пожалуй, нет ничего невозможного, – непонятно ответила она, – иди к своим гостям, Впотемках. Среди них есть кому ответить на этот вопрос…

Как Сенька ни вытягивал уши и шею, но услышать разговор Светлейшего с нойдой ему не удалось, за исключением пары-тройки слов. И когда она вернулась на диван, он осторожно осведомился:

– Бабушка нойда, а почему вы Григория Александровича Впотемках называете?

– Да какая же я тебе бабушка? – зазвенел серебряный колокольчик ее смеха, – я, считай, ещё девушка… меня ведь за сто три года ни один мужчина не познал…

Она буквально кисла от тихого хохота, сползая с дивана на пол:

– Ты хоть разницу понимаешь, пойка глупый? Суутели маар? С девчонками целовался уже?

По правде говоря, весь Сенькин опыт общения с противоположным полом ограничивался сегодняшними банными процедурами. Но он утвердительно кивнул, надувши щеки. Чем вызвал очередной приступ тихого серебристого смеха:

– Вайкке валетайа, врунишка ты маленький, пойка…

– Удивительное дело, – думал он, глядя на нойду, – как это я мог подумать, что она старуха? А она ведь совсем молодая! И ужасно похожа на Снежную королеву… – Ну, положим, не совсем. Но всё равно приятно, – пропел у него над ухом чей-то мелодичный голос.

– Вы что же, мои мысли читаете? – всполошился Сенька.