Последний поезд на Ки-Уэст

Неужели это конец? Все эти годы я мечтала о ребенке, месяцы носила ее, прислушивалась к первым шевелениям, еле ощутимым толчкам, которых так напряженно ждешь, мое тело менялось, ребенок становился частью меня, пока наконец мы стали неразделимы. Муки, пережитые несколько часов назад, тупая боль в спине, обострившаяся до невыносимой, чувства и переживания, от которых пресекалось дыхание. Все надежды и мечты, связанные с этим ребенком, — истории, которые я мысленно сочиняла, приключения, которые нам предстояли, обычная повседневная жизнь, в которой я больше была не одна, а со светловолосой малышкой, чей уморительный лепет и заразительный смех будут наполнять наши дни. Ее первый осмысленный взгляд, забавно сморщенное личико, тельце, уютно устроившееся у меня на руках, точно она лежала там всегда.

Мы не можем умереть.

Я изо всех сил прижимаю к себе Люси, а руки Джона обнимают нас обеих, а дом между тем плывет по морю, в котором бушует шторм.

Как нам пережить эту ночь?

Глава 23

Мирта

Мое тело оцепенело, грудь стискивает боль, дышать удается с трудом. Глаз урагана миновал нас, ветер возобновился, вода в доме прибывает, и, как я опасалась, все стало только хуже. Точно мир катится в тартарары, и его ткань трещит по швам.

И в паре метров от меня лежит труп.

Мы обмотали его простыней и подумали выбросить наружу, чтобы его отнесло штормом, но погода слишком опасная и непредсказуемая — лучше не рисковать. На белой ткани расплывается кровавое пятно — увеличивается все больше, и я не могу отвести от него взгляд, эта кровь не только на трупе, но и на мне.

Что я наделала?

— Мирта! — Энтони берет меня за плечи и встряхивает. — Мирта!

Я отвожу взгляд от тела и поднимаю глаза на мужа. Каждое движение требует невероятных усилий, ноги передвигаются с трудом, словно я иду по песку, руки отяжелели, точно под толщей воды.

— У тебя шок, — тихо произносит Энтони, растирая мне руки.

На рукаве платья красное пятнышко, в том месте, где кровь…

Я содрогаюсь.

— С тобой все в порядке, — шепчет мне на ухо Энтони. — Все будет отлично.

Я отшатываюсь от него — несмотря на холод, во мне вскипает ярость.

— Я убила человека. И ты говоришь, все будет отлично?

— Если бы ты не убила его, он убил бы тебя.

— Я убила его, — повторяю я и сама едва в это верю.

— Ты сделала то, что должна была, — он берет меня за руку. — Здесь тебя никто не осудит.

Да неужели? Что же это за мир, в который я попала? И вопреки всем маминым увещеваниям, всем ее серьезным наставлениям по поводу брака, мне хочется высказаться начистоту. Какой смысл притворяться дальше, если мы все равно умрем?

— Он появился здесь из-за твоих дел. Потому что у тебя есть враги. Это что, воздаяние за все те разы, когда ты наставлял оружие на людей и их близких?

— Я никогда не грозил оружием ничьим близким. Думай обо мне что хочешь, но у людей нашего круга есть понятия о чести и границах, которые нельзя переступать. Фрэнк Морган — вот кто не знает, что такое честь. Отправить подобного типа в дом, где я провожу медовый месяц, чтобы он напал на мою жену…

— Почему ты не предостерег меня? Ты говорил, что встреча прошла неважно, но разве я знала, что это означает, что меня могут убить? Знай я об этом, я сказала бы тебе, когда впервые заметила этого типа возле дома. Я решила, что это работник, и не хотела причинять беспокойство. Мне хотелось им понравиться.

— Ты права. Это все моя вина. Я встречался с людьми Фрэнка, чтобы заключить перемирие. Все прошло не так, как ожидалось, но я никак не предполагал, что он отважится на такие меры.

— Этот тип скрывался здесь все это время? — спрашиваю я.

— Возможно, он не собирался действовать так быстро, но дом, вероятно, показался ему хорошим укрытием. И он, как и мы, оказался в ловушке.

— Как думаешь, он был один?

— Не знаю, но сейчас, по крайней мере, мы готовы, — говорит Энтони, сжимая в руке револьвер.

Идти нам некуда, и остается только одно — ждать. Теперь все зависит от того, удастся ли нам переждать непогоду, поэтому мы вместе сидим в углу, уповая на то, что неведомые люди, построившие этот дом много лет назад, выполнили свою работу на совесть.

Текут минуты, часы…

Я почти сплю, когда Энтони толкает меня локтем.

— Кажется, все.

Он прав — снаружи стало значительно тише.

Он берет меня за руку, в другой сжимает револьвер, а я свободной рукой держу лампу, и мы выходим из спальни, минуя труп, на лестничную площадку. Я свечу лампой в лестничный пролет. Пол на первом этаже залит водой, но ее не так много, как я опасалась, пройти вполне можно, хотя ущерб может быть серьезный.

— С запасами можно попрощаться, — кривится Энтони.

— Возможно, не все пропало.

После беснования шторма кругом стоят такие тишина и спокойствие, что просто жуть берет.

— Ты это слышала? — спрашивает Энтони.

Я напрягаю слух: звук далекий, но различимый — тихий шелест.

Сердце начинает колотиться.

Энтони преодолевает оставшиеся ступеньки и ступает в воду на полу. Она доходит ему до колен.

— По-моему, звук идет с веранды.