Последний поезд на Лондон

Фрау Гроссман бросила нетерпеливый взгляд на Зофи, которая, обернувшись через плечо, поймала на себе еще и напряженный взгляд женщины с фиалковыми глазами, после чего, совсем обескураженная, перевернула формуляр и стала его заполнять. Штефана нигде не было видно.

Мужчина за соседним столом уговаривал бабушку рыжеволосой внучки:

– Да, я понимаю, выбор, конечно, жестокий, но этот транспорт уходит в субботу. Будьте уверены, день выбирали не мы. Однако вы должны либо записать вашу внучку сейчас, либо отойти в сторону и дать место другим. Если хотя бы один из зарегистрированных ехать откажется, все шестьсот останутся в Вене.

– Извините, – сказала деду фрау Гроссман, – но мы принимаем данные только еврейских детей. Неевреи…

– Но мы стояли в очереди целых четыре часа, – возразил ей дед. – И мы привели сюда еврейского мальчика, который уже потерял отца и чья мама очень больна. Мы же не могли стоять в две очереди сразу!

– Тем не менее…

– Мать моих внучек арестовали только за то, что она писала правду!

Женщина в желтых перчатках подошла к ним и протянула руку за бумагами деда:

– Все хорошо, фрау Гроссман. Может быть, я смогу помочь герру?..

– Пергер. Отто Пергер, – ответил дедушка, стараясь говорить спокойно.

– А я Труус Висмюллер, герр Пергер, – сказала женщина и обратилась к помощнице: – Сколько уже?

Фрау Гроссман посовещалась с женщиной за соседним столом, они пересчитали заполненные листы и количество фамилий на последних, еще не оконченных.

– Так, сейчас, – начала фрау Гроссман. – Двадцать восемь помножить на девять – это…

– Пятьсот двадцать один, – выпалила Зофи и тут же прикусила язык.

И зачем только она это сказала! Пусть бы считали сами, чем дольше они будут возиться, тем больше времени будет у Штефана, чтобы появиться.

Женщина улыбнулась ей снисходительно:

– Двадцать восемь помножить на десять – двести восемьдесят. – И повернулась к помощнице. – Вычесть двадцать восемь – двести пятьдесят два.

Женщина за другим столом присоединилась к подсчету:

– Двести пятьдесят два на два – пятьсот четыре. Плюс ваши десять и мои семь…

Женщина в желтых перчатках по-доброму улыбнулась Зофии Хелене и закончила:

– Пятьсот двадцать один.

Красавица-мать с малышом на руках, наблюдавшая эту сцену, тоже улыбнулась.

– Это простое число, – сказала Зофи в надежде заболтать их и потянуть время. – Как и семнадцать, старший возраст детей, которых вы регистрируете. Семнадцать – единственное простое число, которое является суммой четырех других простых чисел. Если добавить к нему четыре других последовательных простых числа, то сумма всегда будет четным числом, а ведь четные числа никогда не бывают простыми, потому что они делятся на два. Ну, за исключением самой двойки, конечно. Два – это простое число.

Женщины за столами оглядели длинную очередь, которая все еще тянулась к ним.

– Больше шестисот, – сказала фрау Гроссман. – Как минимум на несколько сотен.

Женщина в перчатках подошла к Зофи и взяла ее за руку – мягкая кожа перчаток показалась девочке нежнее ее собственной кожи.

– А как тебя зовут? – спросила она.

– Зофия Хелена Пергер, – ответила Зофи.

– Зофия Хелена Пергер, я Гертруда Висмюллер, но почему бы тебе не называть меня просто тетей Труус?

– Но вы же мне не тетя, – возразила Зофи.

Женщина рассмеялась – приятным овальным смехом, совсем как тетя Лизль Штефана.

– И правда, не тетя. Просто многие дети не выговаривают фрау Висмюллер. Но ты-то, конечно, выговоришь.

Зофия Хелена задумалась.

– Да, это рационально, – согласилась она.

Женщина снова рассмеялась:

– «Рационально». Вот, значит, как ты это называешь?

– Все зовут меня Зофи. Потому что это рационально, – продолжала Зофи. – А мой друг Штефан иногда даже называет меня «Зоф». И хотя у меня нет тети, но у него есть. Тетя Лизль. Она мне очень нравится. Только она теперь в Шанхае.

– Понятно, – произнесла Труус.

– Она и Вальтеру тоже тетя. Вальтер со Штефаном родные братья.

Она все ждала, когда же тетя Труус спросит ее о Штефане, но та повернулась и стала смотреть на Вальтера:

– Ну что ж, идите пока сюда, мы вас сейчас сфотографируем.

Дедушка протянул ей бумаги Иоганны.

– Мне и в самом деле очень жаль, герр Пергер, но прошу вас, поверьте: этот транспорт не берет малышей. Мы надеемся, что нам удастся вывести их следующим, – сказала тетя Труус.

– Я уже большая! – заявила Иоганна. – Мне три года!

Дедушка продолжал просить:

– Но с ней будет сестра, она присмотрит за ней, к тому же Иоганна – такая умница, с ней совсем нет хлопот.

– Понимаю, герр Пергер, но я не могу… Времени совсем нет, и нельзя все объяснить каждому. Пожалуйста, поймите. Мы сами установили правило, значит нам самим его и выполнять.

– Я… – Дедушка поглядел на длинную очередь за ними. – Да, я… понимаю. Простите.

Тетя Труус достала тонкий льняной платок, еще раз вытерла им лицо Зофии Хелены, распустила девушке косы и распушила волосы:

– Улыбнись фотографу, Зофия Хелена.

Вспышка хлопнула так внезапно, что искры еще долго плясали перед глазами Зофи.