Последний поезд на Лондон

«А еще ужасно скользко», – мелькнула у Штефана мысль. Может, попытаться спихнуть его с крыши, пока никто не видит? Вдруг поверят, что он поскользнулся сам.

– Ну, где он там, не видать? – раздался другой голос, повыше.

На крышу выбрались уже двое. С двумя ему не справиться, а если он и умудрится столкнуть их вниз, никто не поверит, что они упали случайно.

Штефан различал в темноте их тени, а они его не видели. Их голоса подсказывали ему, куда смотреть, да и глаза у него уже привыкли, а те двое только что пришли со света.

Не спуская с них глаз, Штефан пополз к третьей трубе. Все его тело заледенело, под стать разутой ноге.

Пальто! Похоже, он забыл его у первого дымохода.

Яркий луч света скользнул по крыше, за ним второй. Те двое включили фонари.

Штефан успел нырнуть в трубу, где уперся спиной в одну стенку, а ногами – в другую. Кирпичная кладка, шершавая и в то же время скользкая от сажи, колола ему спину через тонкую ткань рубашки, холодила босую ногу.

Второй ботинок Штефан сунул себе в пах, чтобы освободить руки и держаться.

Первый нацист, тот, что с низким голосом, окликнул часового на тротуаре. Нет, с крыши никто не спускался.

Тогда двое на крыше разделились, и каждый пошел обыскивать свою половину двускатной поверхности. Голоса неслись теперь с обеих сторон, лучи света то и дело скрещивались в темноте над головой Штефана. Он слышал, как нацисты обсуждали, не укрылся ли он где-нибудь на соседней крыше, как будто он и впрямь мог перемахнуть через широченный ров улицы.

Второй голос, высокий, раздавался теперь со стороны первой трубы, оттуда, где Штефан оставил пальто.

Он чувствовал, как от напряжения у него стали гореть мышцы бедер. Под ним дымоход – провал в пять этажей глубиной. Интересно, получится у него спуститься по нему или он поскользнется и упадет? А если получится, то как он выберется из дымохода наружу? И наконец, будет ли в комнате, где заканчивается труба, пусто? Правда, труба холодная. Судя по ее расположению на крыше, она связана с каким-то помещением в середине дома. Может быть, с кухней? Нет, кухня не годится. В ней нет окон. Значит, из особняка ему будет не выбраться, и он окажется запертым, точно в мышеловке. Надо было искать холодную трубу на краю крыши, чтобы спуститься в комнату с окном и оттуда выскользнуть наружу. Но времени не было.

Штефан слегка изменил позу, устраиваясь надежнее, и едва не потерял зажатый в паху башмак. Протянув руку, чтобы перехватить ботинок раньше, чем тот загрохочет по металлической трубе вниз, Штефан почувствовал, что сам начинает соскальзывать. Но левой рукой все же успел в последнюю секунду перехватить шнурок.

Вцепившись в него зубами, Штефан уперся локтем в холодную кирпичную кладку, чтобы не дать себе упасть. Колено правой ноги дрожало то ли от напряжения, то ли от холода, а может, от страха.

Нацисты смеялись. Чего вдруг? Может, нашли пальто?

Тонкий голос произнес:

– Я же тебе говорил, мы не гимнасты!

И они принялись обсуждать, куда он мог скрыться. Штефан, раскорячившись в дымовой трубе, слушал их и удивлялся тому, до чего успокаивающе действует на него шнурок, зажатый в зубах.

Тут он услышал кряхтение, потом снова смех и топот: нацисты лезли с крыши обратно в окно квартирки на верхнем этаже. Для них это была всего лишь игра, приключение.

Штефан подождал, пока голоса не стихнут окончательно, и лишь тогда с трудом подтянулся и заглянул через край трубы. Никого. Он выбрался наружу и лег на крышу ничком, давая себе время отдохнуть и оглядеться. Он все еще лежал, когда услышал скрип рамы в окне верхнего этажа. Значит, можно вернуться домой! В постель, а не в жуткое подземелье.

И тут до него донеслись первые ноты Сюиты № 1 для виолончели соло Баха.

Штефан внял жалобной мольбе рваных, словно прихрамывающих аккордов, так не похожих на плавное начало «Аве Мария». Натянув ботинок на мокрый, перепачканный сажей носок, он дополз до трубы, у которой осталось его пальто, оделся и полез по дереву вниз. Оказавшись на Рингштрассе, он опрометью кинулся к ближайшей будке, откуда вели под землю узкие ступени, и нырнул туда. Лишь когда промозглая, кишащая крысами непроглядная тьма сомкнулась вокруг него, он ощутил себя в относительной безопасности.

Обращение виконта Сэмюэля

Обветшавший от времени бальный зал отеля «Блумсбери» был заполнен складными столами и гулом голосов шестидесяти женщин, которые, сидя за этими столами, со всей возможной скоростью оформляли иммиграционные бумаги. Они изобрели систему карточек из двух частей с цветными кодами: одна часть оставалась в Англии, вторая отправлялась в Германию, где ее получал конкретный ребенок.

– Сделайте погромче! – крикнул вдруг кто-то. – Хелен, твой дядя сейчас будет выступать с обращением по Би-би-си!

– Ладно, давайте прибавим звук, но только от работы не отвлекайтесь, – сказала она. – Даже если вся Британия распахнет свои двери, чтобы принять этих детей, это ничему не поможет, пока мы не вывезем их из Германии.

Не отрываясь от дела, женщины прислушивались к тому, что говорил по радио дядя Хелен.