Последний поезд на Лондон

– Целый железнодорожный состав и два парома? Шестьсот человек на одном пароме не разместишь.

– Это дети, Йооп.

– Шестьсот детей на одном пароме не поместятся.

– Значит, два.

– Шестьсот детей с сопровождающими? Ты не сможешь провезти их через границу одна, тем более доставить в Англию.

– С ними поедут взрослые из Вены.

– А что, если они…

– У взрослых здесь остаются семьи, – перебила его Труус. – Им известно, что, если хотя бы один из них не вернется, из Австрии не только не выпустят больше ни одного ребенка, их собственным родным и близким будет грозить расправа.

– Но этот тип Эйхман не имеет права ограничивать тебя таким жестким сроком. В конце концов, ты можешь с ним торговаться, у тебя есть козырь: место, куда ты можешь перевезти всех его евреев.

– Йооп, я могу организовать подготовку нужного числа детей к выезду в указанный срок. Я сумею. Но этот человек, он… Его власть держится на угрозах и унижениях. А власть для него значит больше, чем все на свете. Я не сомневаюсь, что, набери мы хотя бы на одного ребенка меньше, чем он сказал, или опоздай к сроку хотя бы на одну минуту, он отменит выезд. Он и пообещал-то его, только чтобы поиздеваться над нами, но теперь, когда обещание дано, вся его власть зависит от того, как он его сдержит.

Повесив трубку, Труус пошла в ванную и, по-прежнему в перчатках, повернула кран. Она долго глядела, как хлещет в ванну струя горячей воды и помещение заволакивается паром. Лишь когда ванна наполнилась доверху, она закрыла кран, вернулась в комнату и начала раздеваться.

Все так же в перчатках, она развязала шнурки туфель, сняла их одну за другой и отставила в сторону. Отстегнула один золотисто-бежевый чулок, скатала его вдоль бедра, через колено, вниз, к щиколотке, через пятку, сняла с носка. Расправила, аккуратно свернула и положила на край письменного стола. То же самое она проделала со вторым чулком, с блузкой, с юбкой, которую подарил ей Йооп и которую ее заставил задрать Эйхман, и даже с носовым платком. Каждую вещь она тщательно расправляла, сворачивала, разглаживая все складки, и клала на стол. Бюстгальтер и корсет тоже сняла, но отложила в сторону вместе с туфлями. Ни второго бюстгальтера, ни корсета у нее с собой не было. Наконец она сняла трусы, дотошно, до последней складочки, расправила хлопковую материю и положила на самый верх стопки. Обеими руками взяла вещи и разом перенесла их в корзину для мусора у стола.

Только тогда она стянула с рук кожаные перчатки и положила их рядом с корсетом. Голая, не считая двух колец на пальцах, она вошла в ванную комнату и шагнула в воду.

Развлечение

Отто как раз смахивал обрезки волос с плеч эсэсовского офицера, когда тот сказал:

– Конечно, это все шутка. Оберштурмфюрер Эйхман просто хочет нас позабавить, вот и расшевелил евреев! Жалко только, что эта сумасшедшая тетка не может забрать вместе с детьми их родителей.

Отто наигранно усмехнулся, снимая с офицера парикмахерскую накидку. Спорить с этими людьми – что плевать против ветра, себе дороже.

– А где все это происходит? Я тоже хочу повеселиться, – сказал он.

– На Зайтенштеттенгассе. В той синагоге, которую пришлось тушить. Вокруг нее столько других домов, что все могли сгореть с ней вместе.

Проводив клиента, Отто повесил на дверь табличку «Закрыто» и взялся за телефон.

Женщина из Амстердама

Отто нехотя шагнул через порог крохотной унылой комнатушки. Фрау Нойман сидела в кресле на колесах. Худая, белая, едва ли не прозрачная, она была похожа на сахарную фигуру из витрины какой-нибудь чайной. Казалось, дунь на нее – и рассыплется. Вальтер читал вслух своему кролику: пуговицы на синем пальтишке плюшевой игрушки были застегнуты вкривь и вкось. Надо же, такой малыш, а уже читает. В комнате один на другом громоздились предметы мебели, но кровать была тщательно заправлена – приличие соблюдено. Наверняка и это тоже дело рук маленького Вальтера, пришло в голову Отто. Кто, кроме малыша, заботится теперь о маме. Правда, здесь им могут помогать соседи.

– Фрау Нойман, – начал Отто, – я случайно услышал, что в Вене кто-то… какая-то женщина, кажется, из Амстердама… собирает детей… еврейских детей, чтобы отвезти в Англию, где они будут жить в семьях, ходить в школу… пока этот ужас не закончится. Я сразу подумал про Штефана и Вальтера. Если вы позволите, я отведу их туда, где проходит запись. Пусть их зарегистрируют. Они…

– Вы настоящий посланец Божий, герр Пергер, – перебила его фрау Нойман, поразив Отто легкостью, с которой она согласилась на разлуку с детьми, хотя знала, что в ее случае разлука будет вечной.

А он-то всю дорогу сюда от Бургтеатра ломал в трамвае голову, выстраивал аргументы, подбирал слова так, чтобы они были проникновенными и в то же время нежными.

– Но надо найти Штефана, – продолжала она. – Он не…

– Да, – понял ее с полуслова Отто. – Я подумал, что возьму сначала Вальтера…

– Без Штефана? – Глубоко запавшие глаза бедной женщины наполнились слезами, слова явно давались ей с трудом, и не только из-за плохого здоровья. – Хотя спасти одного ребенка из двух – это уже что-то…