Последний поход

В детстве Виктор не любил стихи. Их заучивание, чтобы ответить на уроке, было для него пыткой. Тем более, когда приятели постоянно кричали под окнами, зовя на улицу, так как затевалась очередная интересная игра и его, Витьки, как раз не хватает.

Но одно из них настолько поразило и очаровало маленького Егорова, что выучил он его с ходу, причем сам, без всяких понуканий и проверок со стороны родителей. Выучил и помнит до сих пор.

Белеет парус одинокий

В тумане моря голубом

Это было так красиво и романтично! А вот последние строки особенно хорошо он начал понимать лишь в последнее время.

Что ищет он в краю далеком?

Что кинул он в краю родном?

Простые, казалось бы, вопросы, но ответа на них дать он так и не может.

Что искал в Афгане Файзи?

Егоров не знает, что он там искал. Но точно может теперь сказать, что нашел.

Вскоре после того ночного разговора переводчик улетел в Союз, сопровождая очередной цинковый гроб.

Лейтенант вернулся с реализации разведданных в полк, когда пиршество было в разгаре. Файзи, прилетев обратно, привез водку, копченую колбасу, чеснок, жигулевское пиво и даже сало, чем немало порадовал ребят.

В разгар пьянки, уже основательно залившись "Столичной", таджик внезапно качнулся к Виктору:

- Два дня ждал, биляд! - выдохнул Файзи. - Понимаешь, не было его в городе, биляд. Все время был, а потом куда-то уехал. Вот шакал, биляд, понимаешь?

- Понимаю, - ответил лейтенант. - Судьба! Ты ни в чем не виноват. Это судьба!

- Что делать? - чуть не заплакал таджик. - Что делать, биляд?

- Не суетись, - скрипнул зубами Виктор, представляя, насколько тяжело сейчас его другу, - Он мой. Слово даю. Скоро за молодыми лететь. Тогда и кончу его. Веришь, биляд?

- Верю, - просветлел таджик и крепко обхватил Егорова за плечи.

"Судьба", - подумал сейчас Виктор, замечая, что тьма окончательно растворила побережье, а сеть огоньков все сильнее накидывает на него свою светлую дрожащую паутинку.

Мощный луч пограничного прожектор настойчиво хлестал по морю, судам, берегу. Белое пятно скакало по деревьям, камням, волнорезам, делая их холодными, синими, мертвыми.

Сильнее бились волны о пирс. Голоса становились громче и отрывистее, напоминая почему-то собачий лай. Кастаньетами звенели стаканы. Над столиками повисли, покачиваясь, зонтики сигаретного дыма.

"Судьба", - вновь подумал Виктор, затягиваясь сигаретой после хорошего глотка водки.

Он верил в судьбу. Вернее, жизнь там заставила его поверить в нее. Да и как было Егорову не поверить?

Множество больших и малых событий на войне убедили его в том, что КТО-ТО направляет жизнь людей, напрочь исключая всякие случайности.

И если кому-то казалось, что он сам, лишь благодаря собственному умению и сноровке, выживает на боевых, то Виктор совсем не был уверен в этом. По его убеждению при всем этом непременно необходимо везение, удача, а попросту говоря - судьба. И отчаянная вера в нее!

А как иначе объяснить, что буквально через неделю после прилета Файзи Егоров попал в госпиталь? Еще через четыре дня таджик погиб. Его взяли-таки в одном из кишлачков духи, сожгли бэтээр, перестреляли уцелевших солдат, а самому таджику, по счастью уже мертвому, отрезали голову и разрубили на куски тело.

Виктор очень переживал смерть друга, но нисколько не винил в ней себя. Это была судьба.

Только в Союзе, когда напряжение войны постепенно оставляло его, начал окончательно понимать Виктор, какая все-таки это непредсказуемая, загадочная и очень капризная вещь - судьба.

И в мгновение, подобно зигзагу молнии на небе, жизнь твоя тоже может перевернуться так, как ты не представляешь даже в самых кошмарных, бредовых снах.

Всего три дня назад Егоров был с девушкой в ресторане. Они сидели за отдельным столиком, пили "Массандру" и смотрели в глаза друг другу. Они улыбались и молчали. К чему в такие моменты слова? Они лишь помеха!

"Я знаю, для чего выжил, - думал Виктор, глядя на тонкие красивые пальцы, которые держал в руке. - Знаю - чтобы встретить ее".

Счастье, охватившее его в те минуты, несло, как ласковая утренняя морская волна, наполняя свободой, радостью и восторгом.

Вспоминалось военное прошлое: рваные заскорузлые бинты; капельницы; резкий невыносимый свет, бьющий в глаза; звон блестящих никелированных инструментов; горячие капли пота, текущие с висков хирурга на его обнаженную грудь; жгуты пуль, змейками секущие дорогу вдоль и поперек; ужасный, вымораживающий всего тебя до донышка холод в горах во время ночевок, когда костер разводить нельзя; раскаленная броня, которая, казалось, прожигала пальцы, а спрятаться от солнца негде, ибо в чреве бронетранспортера во много крат хуже, да еще неизвестно, чем была напичкана эта грунтовая дорога минами или фугасами.

Все это виделось Виктору, и он постоянно говорил себе: "Выжил! Выжил! Выжил!", - радуясь тому, что судьба оказалась к нему милостивой.

Они танцевали, и Егорова дурманил запах ее волос. Он держал ее за талию, и у него кружилась голова.

- Не верю, - сказал Виктор тогда, - не верю, что так будет всю жизнь.