Последний полет «Жар-птицы»

Артем Николаевич выпил еще вина. «Очень интересно, – подумал он. – А что еще уже принадлежит корпорации в городе?» Вслух же он произнес:

– И что же это за конфиденциальный разговор?

Косоруков вытер губы салфеткой и пристально посмотрел на Солодовникова.

– То, о чем я хочу у вас попросить, будет выглядеть очень и очень странно, на первый взгляд, но, тем не менее, прошу отнестись к моей просьбе очень серьезно. Тем более, что она будет весьма щедро оплачена.

Артем Николаевич напрягся. Он, конечно, предполагал, что разговор будет приблизительно в этом духе, но не ожидал, что он будет таким прямым. «Хотя, если подумать, чему удивляться, один раз ведь он уже взял деньги от корпорации, чего сейчас перед ним ломать комедию».

– Слушаю вас, – ответил Солодовников и потом добавил: – Сделаю все что в моих силах.

Косоруков прищурился.

– Я хотел бы попросить вас закрыть музейную площадку в парке.

От неожиданности Солодовников даже приоткрыл рот.

– То есть как: закрыть? На время? На ремонт?

Он еще хотел спросить: «А зачем вам это надо?», но вовремя одумался. Все равно бы не ответили.

– Нет, не на время. Насовсем.

Он кивнул головой Седову, и тот продолжил:

– К нам обратился хорошо известный вам предприниматель Панкратов с предложением построить на этом месте церковь. И нам кажется, что эта идея очень своевременная. Он даже готов полностью взять на себя финансирование. Ну, а мы подготовим проект и берем на себя всю стройку.

– Но, как же народ, депутаты? – заикаясь, осведомился Солодовников.

– За депутатов не волнуйтесь, это не ваша забота, а общественность… – Седов взял в руки бокал вина и отхлебнул. – К вам же уже обращался отец Сергий с просьбой о строительстве храма. Думаю, он человек деятельный, легко разъяснит людям, зачем в городе нужна еще одна церковь, организует крестный ход, моления. И все будут согласны.

Солодовников замолчал, собираясь с мыслями.

– А экспонаты? Уникальные самолеты? Куда их деть?

– Передадите их в другие музеи, из чего-то можно будет сделать памятники, установите на перекрестках города, будет очень символично, а остальные продадите. Деньги можете пустить на ремонт жилого фонда.

– Но не в нашем городе. Мы же строим и учим летать самолеты. Меня не поймут.

– Не волнуйтесь, все будет выглядеть так, как будто вы поддадитесь давлению народа. Вы будете сопротивляться до последнего.

Солодовников открыл было рот, чтобы еще что-то спросить, но вдруг осекся и замолчал, переваривая пищу и услышанное. Ему стало понятно, что где-то в другом месте, но, несомненно, более влиятельном, чем этот ресторан и даже его кабинет, уже все решено, его просто ставят в известность, и лучше не спорить, а просто согласиться, да еще поинтересоваться о величине гонорара за услугу.

– А сколько я получу, – в конце концов спросил Солодовников, и нехотя добавил: – За свое согласие?

Седов кинул взгляд на Косорукова и ответил:

– В два раза больше, чем в последний раз.

* * *

Ресторан «Шахрезада», примерно тоже самое время. Банкетный зал. Поминки Евгения Журавлева и Рината Регулаева

Банкетный зал ресторана «Шахрезада» был рассчитан на большие и шумные компании. Нависающая над головами люстра в виде большого колеса с оплавленными свечками, картины с видами охоты и муляжи голов оленей, кабанов и медведей на стенах должны были, по замыслу дизайнеров, создавать образ большой залы в каком-то средневековом замке, в котором хорошо гуляется компаниям лихих и щедрых охотников.

Именно поэтому небольшая группа людей, скромно и тихо сидящая в самом дальнем углу зала, выглядела сиротливо и неуютно.

Все сидели молча, опустив голову, и явно не знали, как себя вести и что говорить. Тетка Евгения Журавлева, Анна Сергеевна, не расставалась с флаконом нашатырного спирта, и то и дело прикладывалась к нему, чтобы не потерять сознание. Мать Жени Журавлева, Галина Сергеевна, была похожа на живую мумию и практически не реагировала на обращения к ней.

Лишь изредка она поднимала глаза и обводила взглядом зал, как будто искала кого-то среди присутствующих.

Бабушка Ситора, вся в черном, сидела рядом со своим сыном и деверем и беззвучно шевелила губами, повторяя молитву. Рауф Регулаев и Али Фаради ей не мешали. Они лишь изредка перешептывались и исподлобья наблюдали за бледной как полотно Марией, которая сидела напротив них, между своим отцом и Андреем Непогодой. Академик Руденко держался за сердце и время от времени массировал грудь. Корреспондент изучал присутствующих и не выпускал из своих ладоней руку Марии.

Антонов и Екатерина Иванова отдавали приказания официантам о смене блюд и следили за тем, чтобы никто не потерял сознания.

Наконец, Руденко собрался с мыслями и нарушил молчание. Он взялся рукой за тонкую ножку бокала и встал, нарочито шумно отодвинув в сторону стул.