Последний полет «Жар-птицы»

– Друзья, – сказал он с хрипотой в голосе, – я понимаю, у нас горе. Большое горе. Ушли из жизни два молодых человека, двое талантливых ученых. Ушли трагически, но мы собрались здесь не для того, чтобы молчать. Чтобы вспоминать наших Женю и Рината. Вспоминать, что они сделали, какими они были. Так давайте вспоминать. Друзья…

Руденко посмотрел на отца Рината Регулаева и спросил:

– Я думаю, вы будете не против, что мы его по нашему, по русскому обычаю, помянем?

Рауф взял в руки бокал и ответил:

– Думаю, это будет правильно.

– Спасибо.

Руденко благодарно кивнул головой, потом сжал губы, собираясь еще что-то сказать, но только махнул рукой и вытер рукавом предательски навернувшуюся слезу.

Все выпили, и снова воцарилась тишина. Руденко выпил свой бокал залпом и поставил его на стол перед собой. Сел. Похлопал по руке дочери.

– Как ты, дочка?

– Все нормально, папа, – ответила Мария и вдруг, вроде бы невпопад, спросила: – А кто выбирал это место?

– В смысле? – переспросил ее Руденко. Он был рад хоть какому-то разговору за столом и поэтому живо отреагировал. – О чем ты?

Мария сжала губы.

– Кто предложил этот ресторан для поминок?

Руденко пожал плечами.

– Не знаю, – Анатолий Евгеньевич помолчал, а потом все-таки добавил, – как-то не думал.

И чтобы переключить тему, он обратился к Антонову:

– Андрей, это не ты выбирал место для поминок?

Антонов какое-то время думал и потом ответил.

– Мне кажется, нет. А в чем дело? Что-то не нравится?

Мария обвела всех глазами и посмотрела на Непогоду.

– А ты не знаешь, кто предложил этот ресторан?

Непогода пожал плечами.

– Нет.

Мария посмотрела на вход в зал и указала рукой в проем двери.

– Значит, это сделал он.

Рауф и Али, которые сразу, как только Мария заговорила, стали внимательно следить за ее движениями, тут же повернули голову в сторону, указанную Марией, и переглянулись.

– Кто он, дочка? – удивленно спросил Руденко.

– Человек, который стоит за этой дверью, – ответила Мария. – Он сейчас сюда войдет.

И правда, в этот момент в зал вошли два человека. Вернее, один вошел, это был Лев Седов, а второй, генерал Косоруков, въехал на инвалидной коляске с бесшумным электрическим моторчиком.

– Прошу прощения, что без приглашения, – с порога проговорил Косоруков. Все с удивлением повернулись и посмотрели на вошедших, – но на поминки вроде ходят без приглашения. Разрешите выразить вам свои соболезнования.

Генерал в сопровождении Льва Седова объехал всех сидящих в зале и каждому, заглядывая в глаза, пожал руку и сказал: «Соболезную!» Подъехав к ничего не понимающему академику, Косоруков также пожал ему руку и добавил.

– Анатолий Евгеньевич, минуточку терпения, я сейчас все вам объясню.

Косоруков кивнул головой, приказал Седову подать ему бокал вина.

– Уважаемые, – генерал обвел глазами всех сидящих за столом, – как правильно заметила Мария Анатольевна, это действительно я принял некоторые шаги, для того чтобы вы смогли собраться в этом уютном зале и помянуть светлую память Евгения и Рината.

Он обвел всех глазами.

– А теперь разрешите представиться, меня зовут Серафим Валерьевич Косоруков. В некотором роде, я являюсь вашим куратором от правительства.

Руденко удивленно посмотрел на Косорукова, потом на Седова и, наконец, на Антонова. Андрей также удивленно посмотрел на Руденко. Потом Антонов пожал плечами, и Руденко спросил у Косорукова:

– Э-э, извините, какого правительства? У нас нет и не было никаких обязательств перед нашим правительством, все наши разработки велись на собственные средства и средства инвесторов.

Косоруков усмехнулся:

– Ну, не совсем так, Анатолий Евгеньевич, – насколько я знаю, у вашего следователя другая точка зрения, – он остановил готовый было сорваться с губ академика возглас, и продолжил. – Но я говорю не об этом правительстве.

– А о каком? – вдруг подала голос мать Евгения Журавлева.

Косоруков улыбнулся матери и поприветствовал ее бокалом.

– Рад, что вы стали приходить в себя. – И потом уже добавил: – Я представляю, если можно так сказать, определенные круги, которые некоторые обыватели называют «тайным правительством Земли».

Он повернулся и посмотрел на семью Регулаевых-Фаради.

– Вам, я думаю, о нас больше известно, чем всем остальным?

Глаза Аль Фаради стали холодными, как сталь. Холодными и злыми. Он прошипел:

– У, шайтан! Это ты погубил Рината. Он должен был стать последним хранителем Звезды.

– Да, должен был, – ответил ему Косоруков, – но вы сами виноваты в его гибели. Если бы вы своевременно передали артефакт в наши руки, то все сейчас бы были живы.

Косоруков обвел глазами всех присутствующих и повторил:

– Все.

Он посмотрел на Екатерину.

– И твой отец.

На мать Журавлева.

– И ваш сын.

На бабушку Рината.

– И ваш внук.

На Руденко.

– И твой друг Вадим Чертков.

На Антонова.

– А ты был бы рядом с Марией. И она бы носила под сердцем твоего ребенка. И, может быть, не одного.

Косоруков обвел глазами всех сидящих за столом.

– Но вы все сейчас сидите здесь и оплакиваете смерти ваших близких, и в душе задаете себе вопрос: «Боже, за что такое наказание?» Ведь так? И не находите ответа. А ответ на самом деле рядом.