Последний полицейский

Фентон точно такая же, как в прошлый раз, наедине с каталкой и медицинским оборудованием, в жестком холодном свете ламп. Стальные выдвижные ячейки с серыми ручками, странная и скорбная кладовая проклятых.

Увидев меня, она смотрит на часы и констатирует:

— Восемнадцать минут сорок пять секунд.

— Доктор Фентон, я надеюсь, вы… послушайте… — В моем голосе почему-то слезы. Не знаю, с чего бы. Я откашливаюсь. Пытаюсь подобрать удовлетворительное объяснение, объяснить, почему украл кровь и обманом подсунул ее на анализ. Как был уверен, что дело в наркотиках, как важно было проверить, являлся ли Питер Зелл наркоманом… но, конечно, это не имеет значения. Оказалось, все дело было в страховках, с самого начала только в страховках… а я так и таю под ее горящим взглядом и ослепительным светом. И еще здесь Питер, она достала тело из ячейки и выложила на холодную плиту стола. Мертвец смотрит прямо на лампы.

— Извините, — это все, что мне удается выдавить. — Я очень извиняюсь, доктор Фентон.

— Да, — ее лицо бесстрастно и неподвижно, как идеальные кружки очков. — Я тоже.

— Что?

— Я сказала, что тоже извиняюсь, и если вы надеетесь услышать это в третий раз, то глубоко ошибаетесь.

— Не понимаю…

Фентон оборачивается к каталке за одиноким листом бумаги.

— Вот результаты серологического теста, которые, как видите, вынудили меня пересмотреть мнение о данном деле.

— Каким образом? — Я слегка поеживаюсь от нервного напряжения.

— Этого человека убили.

Рот у меня против воли открывается, мысль тут же срывается с языка словами:

— Я так и знал! Господи, я сразу понял!

Фентон поправляет съехавшие с переносицы очки и читает по бумажке:

— Первое: алкоголь обнаружен не только в крови, но и в желудке. Это означает, что убитый много выпил за несколько часов до смерти.

— Да, я знаю, — говорю я.

Туссен при первом допросе показал: «Сходили на «Далекий белый блеск». Выпили пива».

— Кроме того, — продолжает Фентон, — в крови присутствуют значительные количества препаратов ограниченного применения.

— Да, — киваю я и шагаю ближе. В голове гудит. — Морфин.

— Нет, — возражает Фентон и с любопытством поднимает на меня глаза. Она немного раздражена. — Не морфин. Ни следа каких-либо опиатов. В крови обнаружено химическое соединение, называемое «гамма-оксимасляная кислота[5]».

Я через ее плечо заглядываю в бланк лаборатории: тонкий листок с таблицей, заполненной четким почерком с наклоном вправо.

— Простите, какая кислота?

— ГОМК.

— То есть наркотик насильников?

— Прекратите болтать, детектив, — сердится Фентон, натягивая чистые латексные перчатки. — Идите сюда, помогите перевернуть тело.

Мы подсовываем руки под спину и осторожно приподнимаем Питера Зелла. Переворачиваем его на живот. Теперь нам видна залившая спину бледность, расходящаяся от позвоночника. Фентон вставляет в глаз линзу, какой пользуются ювелиры, поправляет яркие до миражей в глазах лампы над столом для вскрытия и нацеливает их на неровный коричневый синяк, темнеющий на левой икре Зелла чуть выше лодыжки.

— Знакомо? — спрашивает она, и я присматриваюсь.

Я все думаю о ГОМК. Надо бы достать блокнот, все это записать. И обдумать. Наоми остановилась в дверях спальни, хотела что-то сказать, а потом передумала и сбежала. При воспоминании о ней меня пронизывает желание, такое сильное, что на миг подгибаются колени, и я наваливаюсь на стол, хватаюсь обеими руками за край.

Спокойно, Пэлас!

— Вот за что мне приходится извиняться, — невыразительно поясняет Фентон. — Поспешно определив этот случай как явное самоубийство, я не произвела тщательного анализа причин, способных вызвать кольцевидный кровоподтек на икре.

— Ясно. Значит… — Я замолкаю. Совершенно не понимаю, к чему она ведет.

— За несколько часов до того, как этот человек оказался там, где был вами найден, его оглушили и тащили за ногу.

Я, онемев, таращу на нее глаза.

— Тащили, возможно, в багажник автомобиля, — продолжает она, отложив листок на каталку. — Или перетаскивали туда, где повесили. Как уже говорилось, я существенно пересмотрела свое мнение об этом деле. Вопросы есть?

У меня только и есть что вопросы.

— А что с глазом?

— Что?

— Там тоже старые синяки. На скуле под правым глазом. Он, кажется, объяснял знакомым, что упал с лестницы. Такое возможно?

— Возможно, но маловероятно.

— А вы уверены, что в организме нет морфина? Что он не принимал его перед смертью?

— Уверена. И по меньшей мере три месяца до того.

Мне придется думать заново, с самого начала и до конца. Заново оценивать время событий, действия Туссена и Питера Зелла. То, что я оказался прав, предположив убийство, не радует и не наполняет меня самодовольством. Наоборот. Я в смятении, в печали и сомнениях. Как будто это меня сунули в багажник, это я в темноте ищу глазами полоску дневного света.

По дороге из морга я задерживаюсь у черной двери с крестом и обвожу символ пальцем, вспоминая, как многим людям в эти дни нужна поддержка. Часовенку пришлось закрыть, перебраться в более просторное помещение. Такие вот дела.

* * *

На больничной стоянке у меня звонит телефон.

— Господи, Хэнк, ты куда пропал?

— Нико?