Последний польский король. Коронация Николая I в Варшаве в 1829 г. и память о русско-польских войнах XVII – начала XIX в.

Если вопрос выбора инсигний император осуществлял лично, то вопрос оформления коронационного пространства определялся в Варшаве. Декор зала Сената был реализован по проекту архитектора Якуба Кубицкого[385], который входил в круг великого князя Константина Павловича. Именно ему было поручено выстроить для цесаревича его главную резиденцию в Варшаве – Бельведерский дворец в парке Лазенки (1824 г.) – и спроектировать катафалк для символического погребения императора Александра I (1826 г.). В Варшаве также были подготовлены троны для новых короля и королевы[386].

Анализ того, как именно был оформлен зал, демонстрирует, что император в конечном итоге оказался перед необходимостью короноваться в пространстве, которое интерпретировало целый ряд сюжетов альтернативным (по отношению к монаршей позиции) образом. Так, Николай I, активно противостоявший любому указанию на возможное присоединение Литвы к Царству Польскому, наверняка был неприятно поражен, увидев, что в декоре тронного зала наряду с польским белым орлом была использована Погоня, герб Литвы[387]. Равным образом форма короны на навершии трона никак не отражала образ исторического российского венца и не отсылала к короне Анны Иоанновны, выбранной монархом для церемонии[388]. Поэт Василий Жуковский записал в своем дневнике, что на балдахине королевского трона были изображены «все гербы Царства Польского и посреди их, в двоеглавом орле России, белый орел Польши»[389]. Это был едва ли не единственный двуглавый орел в декоре зала. Притом что во время коронации последний был наполнен множеством изображений польского орла, украшавшего щиты у помостов и императорские мантии Николая и Александры[390].

2.3. От Петербурга до Варшавы: Императорский кортеж на пути в царство Польское

Отъезд императора, императрицы, наследника и сопровождавших их лиц из Петербурга в Варшаву был назначен на вечер 24 апреля (6 мая) 1829 г. Завершалась первая неделя после Пасхи, а при дворе закончился полугодовой траур по кончине императрицы Марии Федоровны. Именно поэтому большая часть событий этого дня была посвящена памяти скончавшейся матери монарха[391]. Утром Николай I и Александра Федоровна присутствовали на панихиде по покойной императрице в Малой церкви Зимнего дворца. Все прошло, что называется, «в узком кругу» – камер-фурьерский журнал фиксирует, что двор по этому случаю не собирался[392]. Император, наследник и великий князь Михаил Павлович посетили потом императорскую усыпальницу Петропавловского собора, а императрица Александра Федоровна с великими княжнами Марией и Ольгой «в карете изволила поехать в Церковь всем скорбящей Божей матери что у Воскресенского моста на поклонение иконе»[393].

Вечером состоялся молебен в Казанском соборе столицы по случаю отправления в «императорский вояж»[394]. Императорская чета, наследник Александр Николаевич и свита отправились в путь сразу после его окончания, от ступеней главного петербургского собора[395]. Между прочим, организация молебна заставила поволноваться митрополита Санкт-Петербургского Серафима (Глаголевского). Несколькими днями ранее он справлялся у князя Петра Мещерского о времени, на которое император назначил «торжественное молитвословие по примеру прошедшего года»[396]. Использованная Серафимом формулировка не понравилась императору, и полученный иерархом ответ гласил: «Преосвященному митрополиту Серафиму не нужно быть в Казанском соборе, ибо в минувшем году молебствие было по случаю отъезда Его Величества на войну»[397].

В глазах митрополита Санкт-Петербургского Серафима «вояж» императора в Варшаву для совершения столь необычной церемонии казался сопоставим с поездкой монарха на театр военных действий Русско-турецкой войны 1828–1829 гг. В рамках этого нарратива Польша представала извечным врагом, вновь проявившим себя во время войны с Наполеоном в 1812 г., и, следовательно, отправляясь в Варшаву, монарху надлежало готовиться к серьезному противостоянию. Позиция Серафима, для которого поездка императора на коронацию в Польшу была все равно что поездка на войну, Николаю I была вполне понятна – ему самому приходилось преодолевать сильное внутреннее сопротивление. Вместе с тем логика уже принятого решения, многократно повторенная установка, что церемония будет «полезна», что она сможет обратить противников императора в его сторонников[398], заставили монарха одернуть митрополита и указать ему на то, что озвученная трактовка в рамках официального дискурса актуальной считаться не может. Поездка в Варшаву – не война.