Последний приют

Мы снова вышли в море. Нас провожали с еще большим почетом, чем встречали. На этот раз среди провожающих были учителя и даже дети. С цветами в руках они сидели в лодках. Ходжа нагнулся со ступеньки лестницы, чтобы взять у одного ребенка цветы, и уронил в море шапку.

Поднявшись на пароход, он сказал:

— Как жаль, что министр просвещения не видел оказанную мне честь. Столько лет проработал учителем!

— Конечно, — произнес Пучеглазый из своего угла. — В классе бросался палкой, а здесь танец живота танцевал. Где еще найдут такого учителя?

Немного погодя, когда господин Сервет повторил, что наше первое турне стало для нас счастливым, Пучеглазый опять не выдержал и сказал:

— Господин, после того как ты можешь позволить себе бесплатно возить театр по турне и тратить эти деньги.

Мы сделали знак Пучеглазому. Однако господин Сервет был в хорошем расположении духа, поэтому даже не рассердился. Только произнес:

— Театр — это значит реклама. А тебе ума не хватит, чтобы это понять. То, что мы разбросаем пригоршнями, — машинами собирать будем. Даст Аллах, так и будет!

Господин Сервет послал известие о театре и в Гересун[70], и в Трабзон, и в Эрзурум.

Ходжа, заверив господина Сервета в своей вечной дружбе, подошел ко мне.

— Посмотрим, насколько хватит денег у этого транжиры, — прошептал он. — Да смилостивится Аллах, он нас на полдороге не оставит.

Проблема на самом деле оказалась серьезной. Однако обсуждать ее с ходжой было не с руки. Поэтому я поменял тему:

— Ходжа, нехорошо за глаза гадости говорить!

— Брось, дружище, дай и мне немного поразвлечься. Ты же его не монополизировал!..

* * *

Нет сомнений, что первые шаги всегда вселяют надежду. Постоянно рассказывающий о гастролях Пучеглазый оторвал голову от записной книжки, в которой делал расчеты, и прочитал предложение из диалога какой-то пьесы.

— Много воды утекло с тех пор!

Потом посмотрел на свои записи.

— Оглушительный успех. Однако во сколько это обошлось нашей труппе?

— Ради Аллаха, не порть все, — сказал ходжа, — не порть нам настроения. Какая разница, во сколько обошлось.

— Правильно, — поддержал я, хотя смотрел на все это дело довольно трезвым взглядом.

На пароходе мы опять поделились на лордов и чернь. Кроме нас на судне были большие чиновники, которые направлялись в Трабзон, и одна группа, следующая в Эрзурум. Они видели, как торжественно провожали нашу труппу. В салоне они тотчас нас обступили. Я, потихоньку выйдя на палубу, отправился прямо в каюты для черни.

Войдя в салон третьего класса, я увидел Азми. Он сидел в углу, пил и повторял монолог.

— Помнишь того англичанина, которого капитан поставил своим заместителем? — спросил он, когда я подошел. — Тип тогда напился. На следующий день, пока он был на службе, пришла жалоба. Англичанин доложил, что во время несения службы он был пьян и что это может подтвердить группа проверки. И я поступлю так же, как тот англичанин. То есть если я на работе напьюсь, то, не спросив у тебя, доложу сам и уволюсь к чертовой матери.

— Почему, Азми?

— Потому что мне очень стыдно. Здесь, на корабле, другое дело. Однако, если во время работы напьюсь, то так и поступлю.

— Азми, у тебя, кажется, проблемы?

— У меня нет никаких проблем. Я в нирване. У меня нет никаких желаний, значит — и проблем. Я очистился от всего.

— Ну-ну!

— Это не проблема, это — разногласия. Я нахожусь в разногласии с собой, поэтому злюсь. Как я могу понять других, если не понимаю себя? Может, и у тебя есть проблемы?

И он ушел. Немного в отдалении показалась Макбуле.

— От равнодушия убежали, — спросила она, — я тоже. Ледышка с одной стороны. Мелек с Масуме — с другой. Ходжа шпионит за всеми. Костюмы из гардероба делают ножки. Дай, думаю, режиссеру доложу. Видел на Арслане тот прекрасный синий костюм?

— Да, заметил. Однако, в конце концов, он на свои деньги его купил.

— Что-нибудь еще заметили?

— Нет!

— Ледышка с Арсланом шуры-муры завели. Девка — не промах. Комар носа не подточит. Но парень придурок. Свои бы таланты бы хоть разок на сцене проявил. Она взяла в оборот Арслана, а мне плевать. Я довольна собой. Хватит и того, что она обманула этого типа. Однако политика началась. Политика.

— Почему?

— Потому что у Ледышки, может, и есть талант, но пока он сидит где-то глубоко внутри. — Что это за игра? — Макбуле постепенно возбуждалась. — Наверное, она большая актриса, но если так и дальше пойдет…

Она и в самом деле говорила правду. Ремзие прочитала последний монолог без выражения. В одном месте она как-то странно оживилась. Ее голос приобретал звучность, и другие актеры рядом с ней начали теряться. Ее лицо преобразилось, глаза засверкали. Она об этом не знала и даже не догадывалась. Я задумался и продолжал бродить. Немного позже я заметил Ремзие.

— Интересно, людское время совпадает с самим временем? Не знаю, — ответила она сама на свой вопрос.

— Вы все еще кашляете.

— В море так хорошо. Плыть бы и плыть.