Последний приказ Нестора Махно

— Премного благодарен, мадам Ралеску, вы спасли меня от семейной драмы! — Аглицкий приподнял шляпу в знак почтения, улыбнулся и вышел на улицу.

Йося спинным мозгом почувствовал на себе взгляд скуластого и, не спеша, перекладывая подарочный свёрток из руки в руку, пошёл ко входу в кондитерскую, попутно улыбаясь её хозяину, с любопытством смотревшему на него сквозь свою витрину.

— Вот видите, вы были правы… Решил все вопросы за минуту. Давайте свою вкуснятину, пойду, супругу побалую… — не снимая верхней одежды, Йося разглядывал витрину под одобрительные комментарии кондитера. — Вот этот торт мне нравится. Отрежьте и его, пожалуйста.

— Сделаем в лучшем виде! Присядьте пока, свежие круассаны вот-вот поднесут.

«Итак… Там час назад кого-то арестовали… Лора сказала, что в коробке подарок для жены, которой у меня нет… Шляпу не взяла, значит, подарок и есть то, за чем я шёл. В салоне сидит чужак, и он явно не стрижку ждёт… Следующий раз — звоните», — размышлял Иосиф, нетерпеливо ожидая проклятую выпечку. Сейчас никак нельзя было выказать спешку и волнение. Если хозяйка салона умудрилась успеть упаковать посылку в подарочную бумагу и передать, то будет обидно, если всё дело завалится на нём. Что же там такое, что коробка понадобилась?

Проворный старик за стойкой, ни каплей не замарав свои белоснежные нарукавники, упаковал торт и круассаны и, получив деньги, выдал с поклоном сдачу:

— Вы еще зайдёте?

— Искренне на это надеюсь, — подняв шляпу в знак почтения, Аглицкий откланялся гостеприимному кондитеру, после чего, так же, не торопясь, пошел в сторону ближайшей площади.

— А что сказал этот мужчина, в сером пальто, когда зашёл к вам? — спросил кондитера сотрудник отдела наружного наблюдения жандармерии, перейдя спустя четверть часа в лавку сладостей из парикмахерского салона напротив.

— Да ничего особенного, выпечкой интересовался… Собирался в салон мадам Ралеску зайти на часик, но почти сразу вернулся…

— Чччёрт… Есть у вас телефон?

Одесса. 27 ноября 1936 г.

— Сёмочка, как ваше ничего?

— Мадам Зборовская, ви же знаете, ничего бывает трёх видов — ничего хорошего, ничего плохого и ничего себе. Так у меня третье.

— Сёмочка, а что же ви кушаете, если теперь «ничего себе»? Ваша покойная мама просила меня на смертном одре за вами приглядывать! Что же я скажу мой почтенной подруге Саре Львовне, когда мы с ней повстречаемся в раю?

— Мадам Зборовская, скажите маме, что я хорошо таки устроился, ей не стоит волноваться. Плохих людей не берут в коммунисты, пусть она за меня гордится и спокойно отдыхает в своём райском саду…

— Сёмочка, я запомнила, но пока буду за вами приглядывать тут, если позволите…

— Будьте здоровы, мадам Зборовская, и не кашляйте!

Задову пришлось открыть окно, чтобы проветрить кабинет — табачный дым висел густым сизым облаком, пронизываемый светом настольной лампы.

— Товарищ начальник, Лёва! Ты решил выпить всю мою кровь? — Йося второй час общался с Задовым, рассказывая в красках и подробностях свои злоключения последних дней.

— Ты видел момент, когда его выводили?

— О боги! Не видел! Не ви-дел! Кондитер мне сказал! Я никогда с ним не встречался… Даже если бы меня, честного человека, эти деспоты пытали в румынских застенках, полных крыс и мокриц, я б его не опознал.

— Кури… — Задов протянул Йосе парку папирос. — А может, это и не он вовсе был!

— У меня от твоего курева уже чахотка скоро случится! — ответил Аглицкий, но всё же протянул руку к пачке. — Конечно, в Бухаресте по субботам в парикмахерских арестовывают шпиёнов, а что… Обычное дело… А потом ещё и дежурного в салоне оставляют. На него как посмотришь — чистое пугало. Чистое…

— Как ты ушёл? Ещё раз… — начотдела иностранной разведки, полковник НКВД Лев Задов учитывал особенности характера своего агента Аглицкого, имевшего способность за эмоциями и красками терять так много значащие подробности.

— Через сорок минут я ногами вышел из гостиницы с саквояжем и отбыл с попутным ветром на железнодорожный вокзал.

— Какой марки был ветер? — спросил Лёва.

— «Опель», кажется. Я не помню точно. Не солите мне душевные раны, начальник! У меня перед глазами та горилла бритая из салона стояла. Повсюду, гад, мерещился. Сел я в поезд на Констанцу и уехал. Ну не переться же мне напрямую! Как ты учил, воспользовался запасным маршрутом.

— С тобой больше багажа не было?