Последний рассвет Тарайи

Зор тут же бросился за ним, жестом указав остальным оставаться на месте, но Качудай поспешил следом, оставив Маргаса с бойцами утолять жажду.

Проход был узкий и невысокий, что приходилось пригибать голову. Свет чертога позади быстро исчез, и наступила кромешная тьма. Степняк толкался позади, запинаясь часто, держась за стены обеими руками.

– Шустрый старик однако, уж и след простыл, – буркнул Качудай, – Хотя живёт ведь здесь, наверняка каждую песчинку уж ведает по этим кротовьим норам, что нам и не угнаться.

– Не живёт он здесь.

– Как же?

– Вот так, Качудай! Неужели ты не понял, что на этой земле давным-давно жизни нет?

– Ну а царь Банхотрап, или как его там кличут?

– Альметальпар… – поправил Зор и зажмурился от внезапного света.

Ух-ты! – открыл глаза степняк.

Четыре ровных стены шагов по сто из гладкого белого камня уходили вверх, постепенно сужаясь, сходясь в остроконечный пик. Они излучали мягкий свет, что вокруг было светло, как днём в ясную погоду. В центре залы находился постамент в пояс высотой, а на нём одиннадцать саркофагов из прозрачного полированного хрусталя.

Зор запрыгнул на плиту. Ларцы были наполнены до краёв прозрачной жидкостью, а в её толще покоились румды – они все словно спали, но Зор понимал, что все они давно мертвы, может быть не совсем так, как представлял он, но жизни прежней в тех телах не было точно. Десять саркофагов были выстроены в правильный круг, а одиннадцатый находился в их центре. На его крышке в небольшом углублении лежало две точно таких же сферы из разноцветных каменных лоскутов. Сферы были точно такие, как и та, с помощью которой они общались с румдом, но и тот шар куда-то исчез, хотя Зор не помнил, чтобы возвращал его обратно. Гариец подошёл ближе. В главном ларце лежал тот самый старик, именовавший себя царём.

Зор понял ещё тогда, а сейчас убедился, что они общались не с живым человеком, а с какой-то его запечатлённой, отсроченной в смерти сущностью. Удивления не было совершенно никакого. Казалось, будто всё это он уже где-то видел, когда-то знал, и даже проживал. Это волнующее беспокойное чувство странного воспоминания являло себя на уровне душевных переживаний, заставлявших ныть сердце. И эта болезненность являлась от неспособности до конца понять весь тот калейдоскоп неясных обрывочных воспоминаний. Может старик был прав, и вся суть кроется в нашей памяти? Памяти настоящей – той, что хранит в себе не образы, а чувства? Именно они были главным катализатором эволюции, и чем ярче и точнее, тем стремительнее происходила трансформация, выводившая с ложных тропинок на путь к той самой пресловутой истине – к той жемчужной бусинке на горе, к которой стремились все, но не понимали – что они вообще ищут? Стремление без памяти к неизвестности делало путь очень тернистым, и его многие бросали, не сделав даже шага.

Зор коснулся первого шара, второго. Он сейчас чётко знал, что нужно было делать, словно это проделывал уже не единожды. Эхом в голове раздался тяжелый вздох старика. Зор взял обе сферы в руки и ларец тут же рассыпался мелкими хрустальными осколками. Жидкость разлилась и мгновенно впиталась в камень, словно в рыхлую землю. Царь, оставшийся лежать на небольшой плите, на которой стоял до этого саркофаг, начал быстро чернеть. Его лицо усыхало, обнажая разноцветные зубы. До того крепкие руки, быстро превратились в костяшки, обтянутые сильно потемневшей кожей.

– Ну вот ты и свободен, – прошептал Зор еле слышно, глядя, как крепкое до того тело, быстро превращалось в труху.

– Чудны дела Гаруды Всевышнего! – Качудай с широко раскрытыми глазами наблюдал за происходящим. Он часто утирал волнительную испарину со лба, и охал в удивлении.

– Схорони! – протянул Зор ему один шар.

– Зачем? – не понял тот, с испугом глядя на сверкающие цветом камни.

– Живица это, – Зор сунул ему шар, а другой обеими руками повернул друг против друга в половине. Сфера вскрылась. Внутри она была полая, а на дне совсем с детскую пригоршню покоилась какая-то тягучая жидкость серебристого цвета, будто расплавленное серебро. Зор соединил обратно обе половины, повернул, и они плотно сомкнулись. И это он тоже знал. Память выдавала дозированные осколки, которые порой сложно было соединять в одну единственно верную картину.

– Что делать с ней нам?

– Память хранить. Уходим! – бодро скомандовал Зор, убрал сферу в карман из ремней, где покоилась аваджара, и быстрым шагом поспешил покинуть погребальный храм румд.

Глава 28

Птица парила на небольшой высоте над котлованом, оставшимся после крушения. Зор вышел из пещеры, вскинул камень, тот разложился веером. Он коснулся одной части, затем другой, глыба тут же опустилась ниже, выпустив светящийся поток.

– Живая? – подошел Маргас.

– Ожила. Который раз пробую, ожила все-таки, как и говорил старик, – удовлетворённо буркнул Зор, сложил веер ключа и убрал за пазуху.

– Эх, раньше нужно было посылать, – досадно покачал головой здоровяк, наблюдая за стремительно бежавшим по выжженной земле бойцом в их сторону.