Последний рассвет Тарайи

– Нда-а… Как вы с Урусом Великим врагов Гаруды Большекрылого по всей мере нашей били! А скажи, храбрый Качудай, как стан твой чудный? Небось в цвете весеннем весь уж? – хлопнул его по плечу Радгас, широко улыбаясь.

Качудай не понял этой злобной шутки, ведь все знали, что стан его погиб давным-давно. В другое время он схватился бы за мечи, чтобы проучить острослова, но сдержался. Он вообще поклялся больше за оружие не браться без особой нужды, да и вообще оно его давно стало тяготить. Скорее таскал по привычке, каждое утро открывая глаза, моля богов, чтобы и в этот новый день оно осталось нетронутым.

– Ты, прости, Радгас, спешу я шибко, – натянуто улыбнулся Качудай.

– Будешь проходить мимо «змеиных гребней», что аккурат перед Сарихафатом, заходи обязательно! Там стан мой. Чапат-шарам такой отведаешь, коего никогда в жизни не пробовал! – Радгас еще раз крепко обнял его, запрыгнул на лошадку и неторопливой трусцой отправился дальше, напоследок ещё что-то выкрикивая, непременно приглашая в гости.

Качудай ускорил шаг, чтобы скорее избавиться от этого знакомства, а в груди предательски защемило. Как смел этот Радгас над ним потешаться? Зачем?

– Прости, Урус-Зор! – остановился степняк, подняв голову к небу, – Сирхи злобой открытой как жили, так и живут, прости…

Придя в Сарихафат, Качудай посетил главную храмовую площадь. Был у жрецов и на всякий случай интересовался, не ведают ли они об исцелении, так необходимом его другу, но никто ничего не знал. А вот про стан его почти каждый, кто встречался и заводил разговор, не упускал возможности пошутить.

Качудай не понимал этой злобы и это жутко его расстраивало.

Одним тихим вечером он вдруг понял, что ничего больше не держит его здесь и решил покинуть Сарихафат навсегда, отправившись в Гарию. Качудай рвался туда давно, но боялся. Быть может, там кто-нибудь укажет ему нужные ответы? А быть может они придут к нему сами, как пришла когда-то новая жизнь? Степняк давно порывался отправиться в заветные предгорья, но каждый раз откладывал это путешествие, понимая, что жутко боится. Он боялся тех мест, боялся той памяти – боялся встречи с собой прежним, когда-то оставшимся там навсегда. Но и здесь его больше ничего не держало.

Как-то ранним утром, он собрал свои нехитрые вещи и вышел за ворота Сарихафата.

– В стан торопишься, добрый Качудай? – Поприветствовал его очередной знакомец, который был куфиром одного из крупнейших станов, – И я бы торопился! Быстрой дороги тебе, Качудай! – выкрикнул он вдогонку, и это стало последней каплей, когда решение определилось мгновенно.

Дорога была долгой. Качудай шёл пешком и всегда старался скрыться из виду, когда встречал кого-либо на пути. Он шёл часто ночами, днём отсыпаясь в укромных ложбинах. Он мог бы седлать хорошего коня в Сарихафате, но хотел идти именно пешком. Так он погружался в воспоминания, когда в те памятные скитания с Зором, молодой гариец многое рассказывал, а степняк с упоением слушал. Память – всё, что осталось у него, и чем он дорожил сейчас больше всего на свете, бережно оберегая её, стараясь не забыть ничего, ни одного жеста или слова, сказанного в тех многодневных переходах.

В одно раннее предрассветное утро, поднимавшимся позади него солнцем впереди высветилась длинная высокая гряда. Качудай волновался. С каждым новым шагом, приближавшим его к заветным краям, сердце его начинало отбивать волнительную дробь, повергая все тело в мелкую дрожь. Всё чаще разум начинала давить противная тоска. Степняк не понимал – как теперь жить дальше? Он не умел жить этой жизнью, а как начать нужную – не знал, отчего часто погружался в сильное уныние, но всегда одергивал себя, зная, что Зор эту его слабость никогда бы не одобрил.

Вскоре Качудай вышел к долине, где на весенних пастбищах паслись табуны лошадей. Проходя мимо них, к нему вдруг выскочил вороной жеребец.

– Абардыш! – расплылся в улыбке степняк, расставив руки в стороны, – Когда-то его верный конь подбежал к своему прежнему хозяину, приветливо кивая головой. Они узнали друг друга, хотя и каждый из них был уже другим.

– Эх, Абардыш… – погладил его Качудай по лоснящейся шее, – Ты уж зла не держи на меня!

Степняк смотрел в его большие черные глаза и никак не понимал, как он мог истязать это красивое животное. Ведь он его совершенно не жалел, загоняя иной раз до пены. Ему было стыдно сейчас по-настоящему.

– Красавец! – шептал степняк. Он хлопнул его по крупу и отправился дальше, а Абардыш шёл рядом, иногда опережая, поворачивая большую длинную голову, заглядывая в глаза человеку.

– Теперь и у меня ноги сильные! – похвалился человек, зашагав ещё быстрее.

Небольшая река резко поворачивала, излучиной упираясь в невысокое ровное плато, испещрённое множеством мелких рощиц и одной крупной вдалеке. Качудай помнил их ещё со времён своих набегов. Здесь он когда-то впервые столкнулся с Зором.

Он забрался на невысокий обрыв, зажмурился, потянул носом воздух, улыбнулся и тут же встрепенулся, открыл глаза, озираясь по сторонам. По округе разносился слабый запах дыма и хлеба.