Последний ребенок

Джонни поднял руку, и Хант взял карту. Мятая, мягкая, с бледными полосами от складок. Детектив опустился на бордюр рядом с мальчиком, развернул большой лист с фиолетовыми чернильными пометками на белой бумаге. Это была так называемая налоговая карта, с фамилиями и адресами, и она покрывала лишь часть города, может быть, около тысячи домохозяйств. Примерно половину из них перечеркивал красный крестик.

— Где ты ее взял?

— У налогового инспектора. Они недорогие.

— Есть все? На весь округ?

Джонни кивнул.

— Красные пометки?

— Дома, где я был. Люди, с которыми разговаривал.

Хант даже не нашелся что сказать. Это сколько ж надо времени, чтобы объехать такую территорию на разбитом велосипеде…

— А те, что со звездочкой?

— Одинокие мужчины. У меня от этих типов мурашки по коже бегали.

Хант сложил карту и протянул ее мальчику.

— На других картах такие же пометки?

— На некоторых.

— Это нужно прекратить.

— Но…

— Нет, Джонни. Это нужно прекратить. Ты вторгаешься в частную жизнь. К нам поступают жалобы.

Джонни поднялся.

— Я никаких законов не нарушаю.

— Ты — прогульщик. Вот и сейчас пропускаешь занятия. К тому же это опасно. Ты понятия не имеешь, кто живет в этих домах. — Хант щелкнул по карте, и Джонни убрал ее. — Я не могу потерять еще одного ребенка.

— Я сам о себе позабочусь.

— Да, ты уже говорил это сегодня утром.

Джонни отвернулся, а Хант, скользнув взглядом по узкой скуле с желваком под натянутой кожей, заметил на его шее шнурок с перышком. Яркое, светло-серое, оно выделялось на фоне застиранной рубашки.

— Это что? — спросил он, меняя тему.

Джонни торопливо убрал перо под рубашку.

— Пенек.

— Пенек?

— Ну зачаток пера. На удачу.

Еще одно перо детектив увидел на велосипеде, большое, коричневое.

— А то? — Он показал на перо. — Оно чье? Ястреба? Совы?

Джонни не ответил, и его лицо не выразило никаких эмоций.

— Тоже на удачу?

— Нет. — Джонни помолчал, отвел глаза. — Это другое.

— Послушай…

— Вы видели в новостях на прошлой неделе? Нашли ту похищенную в Колорадо. Знаете про нее?

— Знаю.

— Пропала год назад, а нашли в трех кварталах от дома. И все это время была там, меньше чем в миле от семьи. Сидела под замком в какой-то вонючей дыре, в подвале. С ведром и матрасом.

— Джонни…

— В новостях показывали фотографии. Ведро. Свеча. Грязный матрас. Низкий потолок, четыре фута. Но ее же нашли.

— Всего лишь один такой случай.

— Они все похожи. — Джонни повернулся к Ханту; казалось, глаза его потемнели еще больше. — Всегда сосед или друг, кто-то, кого ребенок знает или мимо чьего дома проходит каждый день. И находят их всегда неподалеку. Даже если мертвые, они всегда близко.

— Это не всегда так.

— Но иногда, иногда так.

Хант поднялся.

— Иногда, — мягко сказал он.

— Если вы бросили дело, это не значит, что и я должен.

Глядя на мальчишку, видя его отчаянную убежденность, Хант испытал глубокую печаль. Будучи ведущим детективом департамента полиции, он участвовал во многих расследованиях и потому взял дело об исчезновении Алиссы на себя, сделав больше, чем кто-либо другой, для возвращения бедной девочки домой. Он отдал расследованию многие месяцы и настолько пренебрег собственной семьей, что жена, в отчаянии и тихом гневе, в конце концов ушла от него. И все ради чего? Алисса пропала. Пропала бесследно, и им еще повезет, если удастся обнаружить хотя бы ее останки. Случай в Колорадо не значил ровным счетом ничего. Хант знал статистику: большинство похищенных не доживали до следующего дня. Вот только легче от этого не становилось. Он по-прежнему хотел вернуть девочку домой. Так или иначе.

— Дело не закрыто, сынок. Никто ничего не бросил.

Джонни поднял велосипед, скатал карту и сунул в задний карман.

— Мне надо идти.

Детектив положил руку на руль, горячий от солнца и шершавый от ржавчины.

— Я давал тебе послабление. Больше не могу. Это нужно прекратить.

Джонни потянул велосипед на себя, но не сдвинул и на дюйм[11].

— Я могу сам о себе позаботиться, — едва ли не прокричал он.

Хант впервые услышал, чтобы мальчишка говорил так громко.

— В том-то все и дело. Не ты должен заботиться о себе. Это обязанность твоей матери, а она, честно говоря, и за собой-то приглядеть не может, не говоря уже о тринадцатилетнем мальчишке.

— Думайте что хотите, но вы ничего не знаете.

Удержав его взгляд еще на секунду, Хант увидел, что злость в темных глазах сменилась испугом, и понял, как сильно нужна мальчику его надежда. Но мир недобр к детям, и запас терпения в отношении Джонни Мерримона у него исчерпан.

— Если поднимешь сейчас рубашку, сколько синяков я увижу?

— Я сам могу о себе позаботиться.

Заявление прозвучало заученно и неубедительно, и Хант понизил голос.

— Я ничего не могу сделать, если ты перестанешь со мной разговаривать.

Джонни выпрямился и отпустил велосипед.

— Я пойду пешком, — сказал он и повернулся.

— Джонни.

Мальчишка будто и не слышал.

— Джонни!

Теперь он остановился.

Хант подвел к нему велосипед. Спицы на ходу пощелкивали.

Джонни положил руки на руль.

— У тебя есть моя карточка?

Паренек кивнул.