Последний ряд, место 16

Габриэль привез Алину, когда Дана уже собиралась ложиться. Сидя перед зеркалом в спальне, она, ловко орудуя ваткой, сняла дневной макияж и собиралась идти в душ, когда дверь в квартиру распахнулась и влетела Алина.

– Привет, мам! – она обняла и расцеловала Дану. – Ты уже ложишься? А я затащила папу попить кофе.

Смущенный Габриэль топтался на пороге.

– Я, честно говоря, не собирался, но…

– Но Алина настояла, – засмеялась Дана. – Хорошо. Напою тебя кофе. И даже угощу творожным пудингом. А может быть, ты хочешь поужинать?

– Мы ужинали, – Алина встала в двери рядом с отцом. – Папа накормил меня шикарной курицей на гриле с зеленым горошком. В двух шагах от Кнессета. А ты, прежде чем предлагать кофе, пошла бы и переоделась.

– Куда я должна пойти? – возмутилась Дана. – Я нахожусь в собственной квартире. Это вы ко мне ворвались. – Она запахнула халат, потуже затянула поясок и скомандовала: – Садитесь на диван, я сейчас сварю кофе.

Когда Дана принесла в гостиную поднос с кофе, Габриэль и Алина сидели на диване и о чем-то беседовали. Выставляя чашки с кофе и тарелочки с пудингом на низкий столик, Дана нагнулась и заметила, что взгляд Габриэля переместился на ее ногу, выглянувшую в разрез халата. «Плевать, – подумала Дана, усилием воли остановив руку, потянувшуюся запахнуть подол. – Пусть смотрит!»

Она опустилась в кресло и наконец запахнула халат.

– Габи, через три недели у Алины день рождения.

– Я помню, – отозвался Габриэль. – Отпразднуем, надеюсь, как обычно? В Моца-Иллит?

– Конечно! – безапелляционно заявила Алина. – Я уже говорила с Хельмутом. Он все приготовит сам.

– Что значит сам? – заволновалась Дана. – Это неправильно, если мы все взвалим на него. Он все-таки не мальчик. Девяносто восемь лет. Пусть он приготовит горячее. Я сделаю салаты, маму попрошу испечь пару пирогов.

Габриэль хотел что-то сказать, но его перебила Алина:

– Отлично. Я поговорю со старым Хельмутом.

Габриэль взял чашку и откинулся на спинку дивана, смакуя горячий напиток.

– Алина, – строго сказала Дана, взглянув на дочь. – Отправляйся к себе. Мне надо поговорить с твоим отцом.

Алина зашмыгала носом, проворчала что-то о родителях, которые считают, что могут позволить себе бесцеремонно обращаться с детьми, забрала свою чашку с кофе и тарелку с пудингом и пошла к двери. Когда за ней закрылась дверь, Дана повернулась к Габриэлю.

– Ты знаешь, что одна из зрительниц, которая была в зале, заявила, что в момент выстрела кто-то коснулся ее ноги?

– Коснулся ноги? – Габриэль с улыбкой смотрел на Дану. – Таинственная история. Ужас в зале кинотеатра. Чужой вернулся. Птицы-убийцы летают над полом. Улица Вязов переехала в Иерусалим.

– Ты напрасно иронизируешь, – рассердилась Дана. – Она утверждает, что ей это не померещилось. Из-за этого прикосновения у нее даже чулок порвался.

– Чулок порвался! – воскликнул Габриэль с той же интонацией, но, взглянув на Дану, заговорил серьезно: – Но в отчете Канца…

– В отчете Канца этого нет, – перебила Дана. – Эта зрительница не решилась ему рассказать. Не хотела говорить с мужчиной о порванном чулке. Кроме того, побоялась, что он сочтет ее сумасшедшей.

– А тебе, значит, рассказала, – прищурился Габриэль.

– А мне рассказала. Во-первых, я женщина. Во-вторых, мы беседовали у нее дома, а не на месте преступления сразу после убийства. Она сидела с мужем в шестнадцатом ряду.

– Ну, хорошо, – согласился Габриэль. – И что это, по-твоему, значит?

– Не знаю. – Дана поджала ноги и свернулась в клубок в кресле. – Но что-то наверняка значит.

– Ничего это не значит. – Габриэль допил кофе и поставил чашку на стол. – Либо даме померещилось. Либо ветерок колыхнул ее юбку. Либо мышка пробежала. А тут такая ситуация. Выстрел. Запах пороха. Паника. Вот ей и показалось, что под креслом убийца с пистолетом в руке.

Дана покачала головой.

– А порванный чулок?

Габриэль улыбнулся.

– Кто его знает, когда и от чего он порвался.

Дана помрачнела. Так она и знала. Никакие спорные и неопределенные ситуации не заставят Габриэля изменить свою точку зрения. Ей придется найти какие-то безусловные улики, говорящие о невиновности Пинхаса Пастера.

– А если ей все-таки не показалось? – предприняла еще одну попытку Дана.

– Невозможно ползать под креслами и остаться незамеченным другими зрителями, – назидательно произнес Габриэль. – Кто-нибудь да заметил бы этого ползающего. И сообщил бы Канцу.

Дана молча смотрела на Габриэля.

– Ты, я вижу, не согласна. – Габриэль протянул руку и погладил Дану по голове. – Так предложи версию. Злой убийца залезает под кресло, ползет к последнему ряду, стреляет и ползет обратно. Когда в зале поднимается паника, он выныривает из-под кресел и, не замеченный никем, садится, воспользовавшись тем, что фильм не остановили сразу и не сразу зажгли в зале свет. Так?

Дана улыбнулась.

– Нет, конечно. Это звучит нелепо. Но может быть, что-то другое?

– Что другое? Кошка, собака, змея, ежик. Дрессированный еж-убийца. К его иглам привязывают пистолет, он шуршит под креслами и движением игл спускает курок. А на обратном пути задевает чулок. Так?

Дана вспыхнула и едва не разлила кофе.