Последний роман Владимира Высоцкого

Моя жена Инесса накрыла стол, блюда подавались на старинном андронниковском сервизе, фрукты и овощи на серебряных подносах. Лобио, сациви, шашлыки, маринованный чеснок с душистой зеленью… Тут же великолепные букеты цветов, от которых исходил тонкий аромат.

До шести утра песни пели, на бутылках танцевали, веселились. Правда, потом один эпизод случился: Марина случайно ударила ногой по столешнице, и вдруг огромный дубовый стол, заставленный посудой, бутылками, сложился вдвое, и все полетело на пол. На Кавказе есть примета: если на свадьбе потолок или стол начинают сыпаться, значит, у молодых жизнь не заладится. Я это понял, и все грузины вокруг поняли, но мы постарались виду не показывать, продолжали гулять, будто ничего не случилось. Однако я уже знал: Марине и Володе вместе не жить…»

Невеста, естественно, возлагала вину в случайном происшествии за праздничным столом на жениха: «Ты неловким движением опрокидываешь часть раздвижного стола – дорогая посуда падает и разбивается вдребезги. Мы в ужасе. Как бы отвечая на наши смущенные извинения, хозяин проводит рукой по столу, смахивая все, что стоит перед ним. Тамада говорит:

– Тем лучше, можно начать сначала…»

Праздник продолжался. Крики первых петухов застали молодых в белых одеждах, сидящих во главе стола. Каждому в небольшой рог наливают вино. Бокалы из старинного хрусталя предназначаются только для воды… Звучат поэтические тосты: «Пусть ваш гроб будет сделан из досок того дуба, который мы сажаем сегодня – в день вашей свадьбы!», «Пусть ваши правнуки даже на черном рынке не смогут достать билеты на ваши спектакли!» и, само собой, «Забудем ли мы выпить за нашего великого Сталина?!.»

В спальне новобрачных ждал щедрый дар гениального мистификатора, или, как его еще называли, «человека не из жизни», удивительного режиссера и художника Сергея Параджанова: пол в комнате был устлан ковром из разноцветных фруктов. А на постели распахнула крылья роскошная старинная шаль с приколотой запиской в два слова: «Сергей Параджанов».

Зураб Церетели признавался: «Я никогда не забуду лицо Марины Влади, какое было у нее во время медового месяца. Ни в одном фильме, ни на одном, самом удачном снимке она не была так обворожительно, так неотразимо, победительно красива!.. Я видел Марину, когда она утром выходила из спальни, и ее, словно сияние, окружала любовь».

Потом художник видел: она сидит на большом валуне в золотом ореоле развевающихся во все стороны волос, а Володя у ее ног присел на одно колено и с дикой страстью поет под гитару. И горное эхо разносит могучие раскаты его голоса. В деревне беспокоятся собаки, и внизу маленькие черные фигурки людей, сняв головные уборы, с изумлением внимают доносившемуся – словно с неба – голосу…

* * *

– Лена? Алло, привет, это Саша.

– Да, привет.

– Знаешь, я вчера совершенно случайно слушал новости из нашей «Слободы»… (Так они между собой называли «Радио «Свобода», старуху «Би-би-сиху» и прочие западные радиоголоса.)

– И что?

– Так вот, ссылаясь на какую-то французскую или итальянскую газетку, эти ребята сообщают, что в Москве Марина Влади, французская актриса, получившая мировое признание… Ты слушаешь?

– Да!

– «…Вышла замуж за русского актера и певца Владимира Высоцкого. Представляешь?.. Вот и дальше они говорят, что церемония бракосочетания состоялась с участием представителей официальных органов по регистрации актов гражданских состояний во Дворце бракосочетаний в присутствии лишь свидетелей. Это была предельно краткая церемония, совершенно не носившая публичного характера, на ней не было ни посторонних, ни фоторепортеров…» Что скажешь?

– Ничего, – безжизненным голосом отозвалась Лена Шербиновская. – Спасибо, Саша. – Положила трубку. И обернулаь к сестре. Люся сидела на диване с книжкой. Лена метнулась в соседнюю комнату, сорвала висевшую на гвозде гитару Высоцкого и со всего маху шарахнула ею по стене. Вдребезги! В щепки!

Какой же роскошный подарок преподнес Высоцкий всем профессионалам и любителям досужей болтовни – от Лубянки до Магадана – своей женитьбой на Марине Влади. «Отрабатывали версии», судачили, судили-рядили: уедет – не уедет? Вернется – не вернется?

«Стол, полный людей! Человек двадцать пять – тридцать. И все обсуждают: а вдруг насовсем уедет? – вспоминала домашний вечер Ия Саввина… – Стук в дверь, входит Володя. И все… замерли, настала мертвая тишина, и все на него смотрят… Он встал в дверях, обвел всех глазами, взял гитару из-за пианино, где она всегда стояла (и он это знал), и тут же, в дверях, спел:

Не волнуйтесь – я не уехал,
И не надейтесь – я не уеду!

Он, конечно, не слышал, о чем до того шел разговор, но по паузе понял состояние нашей компании…»