Последний рубеж

— Даешь, не даешь, а картинку она себе нарисовала. Красивые дамы, шампанское, и ты в центре внимания. Так что все равно балбес, хоть и порядочный, — громко рассмеялся Макс. — Я вот, холостой циничный подонок, — и то бы за вечер раз пять позвонил. А твоя, не удивлюсь, даже и не знает, где ее озорной гуляка в делах закрутился! — снова расхохотался он и потрепал Ярослава по плечу.

— Ты что, притащил меня сюда жизни учить?

— Да ни в кое случае, Славик. Может, я просто завидую, — смягчил риторику Макс. — Завидую, что у тебя есть дом. И давай-ка мы за него выпьем! За твой дом, наполненный жизнью! И пускай он всегда таким остается!

Молодые люди шустро проглотили по стопке.

— А у меня, Славик, нет дома, — скривив от лимона лицо, продолжал Максим. — У меня есть ночлежка. Холодная сырая нора, где я коротаю время. Иногда, правда, кто-то приползает туда. Но потом снова уползает. И ничего не меняется…

— Вероятно, у тебя проблемы какие-то или комплексы? Может еще что-то, о чем ты рассказать хочешь? — иронично усмехнулся Ярослав.

— Не поверишь, ни проблем, ни комплексов. Я просто не созрел для того, чтобы кто-то влиял на мою жизнь и хозяйничал в моей ночлежке. Но при этом я все равно тебе завидую. По-доброму. Береги все это!

— Хорошо. Проект закончим, и стану беречь, — улыбнулся Ярослав и принялся разливать текилу. — А что с твоим боссом? Он мне слегка странным показался. Как будто раздвоение личности у него. Вроде живой, веселый, а потом резко в себя уходит, всякую околесицу начинает нести.

— Это вряд ли. Федорыч в свое время по политологии докторскую защитил, в 90-х с головой ушел в бизнес. Он очень интересный человек с непростой судьбой. А три года назад у него сын погиб, Андрюха. Только тридцатник исполнился. Руководил у нас отделом закупок. Хороший был парень, спокойный такой, уверенный. После работы все в тренажерке пропадал, — тихо сказал Макс и осушил очередную порцию алкоголя. — Мы всем филиалом на похоронах были. Его мать такую истерику устроила, даже вспоминать жутко. А Федорыч за весь день слова не произнес. Взгляд пустой, лицо как у покойника. Потом себя во всем винил. Мол, за что-то там в жизни его наказали.

— А что, если не секрет, стряслось с его сыном-то?

— Да секретов нет никаких. Ирония судьбы — авария! Он частенько в Москву мотался, бумаги какие-то отвозил. Выезжал в пятницу и по дороге к своей девчонке в Новгород заглядывал. С ночевкой, разумеется. А в субботу дальше в путь. Но тут он, говорят, поругался, что ли, с ней и сразу же ночью в Москву двинул. И вот где-то под Тверью на полном ходу Андрюха влетает в стоящий на обочине грузовик. Смерть мгновенная, алкоголя в крови не обнаружили. Так и вышло, как в песне: «Был пацан, и нет пацана». А ведь парень перспективный был, умный, здоровый. Но нет… Бац — и всё. А та мадам новгородская даже на похороны не приехала.

— Да что ж она, дура? На нее бы всех собак спустили, — прокомментировал Ярослав и снова наполнил стопки.

— Может, и так. А после смерти сына Федорыч сильно изменился. Постарел, осунулся, немного замкнулся в себе. Потом, правда, собрался. Дочка у него старшая, двое внуков. Теперь вот любит с молодежью возиться, жизни учить. Вот такие у нас дела, Славик!

Макс опрокинул стопку, поднялся и, не сказав ни слова, побрел в сторону сцены. Он долго о чем-то совещался с музыкантами и наконец подошел с важным видом к микрофону. Постучав со знанием дела по нему пальцем, объявил:

— Дамы и господа! Мои земляки! Прошу минуточку вашего внимания. В этом замечательном зале среди нас находится один человек. Наш московский гость, мой друг и просто хороший парень, всё в одном лице. И, пользуясь случаем, я хотел бы заказать одну песню. Но не просто заказать, а попытаться ее вместе с ним исполнить.

Макс, словно вождь пролетариата, вытянул руку в направлении столика.

— Слава, подойди, пожалуйста, сюда! — заорал он, привлекая внимание крепких секьюрити.

В зале послышались одобрительные возгласы. Ярослав лениво вылез из-за стола и с какой-то исключительной значимостью, будто это был его собственный бенефис, вальяжно направился к сцене. В зале, предвкушающем что-то необычное, раздались нестройные аплодисменты, Макс, словно дирижер оркестра, выдержал интригующую паузу и взмахнул рукой. Заиграла музыка. Изрядно фальшивя, он стал бубнить в микрофон:

Все наладится, переменится, Обустроится наяву.

По перрону поземка стелется, Я сажусь на скорый в Москву. Разольется за окнами голубой Привокзальный неяркий свет. Мы уже не в сегодня, мой друг, с тобой, Но и в завтра нас тоже нет. [4]

С трудом попадая в ритм, путая и коверкая текст, молодые люди исполняли свою партию, и, поймав волну настроения, которую принесли с собой эти двое кривляющихся нетрезвых парней, к их перфомансу один за другим подключались музыканты и посетители клуба. Звездный час достигал кульминации…

От Питера до Москвы вези меня, тепловоз, От Питера до Москвы бутылка да стук колес.

На будущем пелена,

На прошлом туман с Невы. Лишь восемь часов без сна От Питера до Москвы…