Последний рубеж

— Понял, понял, — тяжело ответил Ярослав. — А с родными что?

— С ними тоже все хорошо, я лично с твоей Светкой общался. Она, правда, не совсем в адеквате, но мы с ней сошлись на том, что главное — ты живой, — улыбнулся Олег. — Нам, дружище, с тобой крупно подфартило!

— И у фарта нашего два имени — Жора и Казак, да? — пробормотал Ярослав. Сил на разговоры у него было мало, снова клонило в сон.

— Значит, такова цель бытия, Славик, — резко посерьезнел Олег. — В принципе, они что-то такое и говорили.

Тем временем дверь тихонько отворилась, и в оживившуюся палату заглянул доктор, тот самый, с элегантной бородкой. Заметив бодрствующего пациента, он изобразил наигранно удивленное лицо:

— Ну дела! Вот он, наш счастливчик! И за что же, извините спросить, его кто-то так любит, а? Как наше самочувствие? — весело осведомился доктор.

— Слабость, и все внутренности болят, — устало ответил Ярослав. — А еще есть очень хочется.

— Да ты что! Неделя после такого, а он уже есть хочет, — засмеялся врач и по-свойски потрепал больного по голове. — Вчера только из медикаментозного сна вышел.

— Что со мной, доктор? Коллега тут много наговорил, — перебил его Ярослав.

— Я бы этому болтуну-коллеге… — сердито сказал доктор и погрозил кулаком Олегу. — Касательное ранение почки и легкие осколочные, вот что! Была большая кровопотеря, но тут спасибо нашим донецким коллегам.

— Да уж. — печально вздохнул Ярослав, но все же оптимизм доктора его приободрил и успокоил.

— Так что, молодой человек, вам несказанно повезло. Но пока что строгий постельный режим, ясно?

Мужчина еще раз потрепал пациента по голове и важно удалился. Олег хотел было продолжить беседу, но Ярослав закрыл глаза. Его организм был слишком слаб и требовал сна, но даже в полузабытьи разум, будто подключенный к неиссякаемому источнику энергии, восстанавливал события последних суток, проведенных в сознании на донецкой земле. Как кадры трейлера кинофильма, замелькали сцены, виды, персонажи, лица… Лицо Атоса, красивое, холеное, но в следующем кадре залитое кровавым потоком. Массивная морда Хохла, судьба которого осталась неизвестной. Лицо молчаливого Жоры, который, борясь со своим недугом, трогательно навязывал то, что ныне забыто. Этот неказистый бородач, благодаря кому они получили шанс оказаться здесь, шанс переступить через себя и стать настоящими мужчинами. И наконец, Казак. Большой человек с большой буквы, с противоречивой биографией, но незыблемыми принципами. Фактически именно он вытащил их из настоящего форс-мажора ценой собственной жизни, жертвуя собой ради едва знакомых ему людей. Быть может, он чувствовал ответственность за тот пропущенный ими рейс, а может, это было его действительным отношением к жизни, которому, увы, уже нет места в современном мировоззрении? Ярослав отчетливо видел лицо Казака, холодное, неживое. Оно было в крови, да он весь был в крови. Сколько же пуль он насобирал в тот вечер, принимая огонь на себя? После чего он всего лишь спросил, ранен ли его подопечный. И его последние слова: «Ну ничего.» Последняя фраза, слетевшая с его губ перед тем, как Казак оградил простого попутчика от смертоносного взрыва. Эта фраза — как символ несгибаемой воли, преданности своим идеалам и упования на провидение. Сквозь шепот неизвестных голосов из-за тумана, спустившегося на утреннюю цветущую степь, Ярослав будто бы слышал его голос:

— Неисповедимы пути Господни! Так было, так есть и так будет, но человек рожден ради чего-то великого, большего, чем потакание своим бесконечным желаниям. Может, чтобы погибнуть сегодня во имя будущих жизней, а может, чтобы взрастить достойнейших сынов отечества, которые будут следовать путями великих предков, писать их имена в толстенных книгах и хранить в сокровищницах истории. Я был не за политиков, но за народ, который жаждал нас, за наше осиротевшее государство. «Помощи теперь ждать не от кого, одна надежда на Бога, другая — на величайшую храбрость и высочайшее самоотвержение войск, вами предводимых. Нам предстоят труды величайшие, небывалые в мире! Мы на краю пропасти! Но мы — русские! С нами Бог! Спасите, спасите честь и достояние России и ее Самодержца!.. Спасите сына его…» — когда-то взывал Александр Васильевич Суворов[23]. Нас ждали, и мы пришли. И если мне было суждено здесь погибнуть, значит, для того я и родился. Значит, моя миссия выполнена, и ни о чем уже не жалею.

Глава 35