Последний рубеж

Ну а что же мировое сообщество, ревнивое к правам человека? Конечно, вся ответственность за конфликт целиком и полностью была возложена на «империалистическую Россию». Как будто Россия, раскручивая очередной государственный переворот, промывала мозги целевой аудитории, кормила ее заграничным течением на Майдане и ловко направляла гнев безумствующей толпы. Неужто это ее политтехнологи так грубо работали на берегах Днепра? Но сообщество видело нечто иное, имело свое единственно правильное мнение, где совсем не находилось места «Русской весне», воссоединению Крыма с исторической родиной, там не существовало республик Донбасса и, наконец, выборов, где два харизматичных лидера, два влиятельных воеводы — Александр Захарченко и Игорь Плотницкий — по справедливости забирали власть в своих вотчинах. Зато это мнение рисовало сообществу воинствующих русофилов, варварскую орду, что топтала сапожищами чистые европейские газоны, несла кровь и разрушения, глумилась над свободой и принципами демократии. СМИ, откормленные в руках своих могущественных наглых господ, формируя мышление неискушенного обывателя, стремительно разносили миру весть. И прав был старик Земан[27], дерзко отметивший: «Агрессор — это тот, кто нападает на определенную страну раньше, чем Соединенные Штаты». И агрессором сделали Россию, ту матерь, на которую, грустно вздыхая, уповало население несостоявшейся Новороссии. Словами Земана глаголила истина — враг был назван, и санкции за санкциями посыпались на российскую экономику. Дешевеющая нефть, обвал курса национальной валюты, высокая инфляция и падение уровня жизни будоражили пораженцев, но… Черт возьми, что-то было не так! Эти дикие урусы — клинические мазохисты? Оказалось, тут любят униженных и оскорбленных, а наличие коварного врага и единение вокруг общих бед — главная движущая сила. Псевдоизоляция матери-России произвела совсем иной эффект — подъем национальной гордости и желание идти вперед до победного конца, и российские СМИ умело приложили к тому руку.

Именно деструктивные по своей сути санкции умудрились сотворить то, на что у руководства страны катастрофически не хватало времени. Россия задумала слезть с нефтяной иглы, и началось длительное лечение от пагубной зависимости. Мучительные ломки одолели федеральный бюджет, но, к великому удивлению, ухватив макроэкономическую конъюнктуру, давно забытые отрасли стали выходить из анабиоза. Долгосрочный прогноз, вероятно, был положительным. Но Россия снова стала изгоем. Ее исторические друзья, трусливо поджав хвосты, отсиживались в сторонке: они так хотели достатка, сытого существования, их глаза стыдливо бегали, они виляли хвостом и жалобно скулили. Се ля ви, таковы факты истории. Насколько же был прав Александр III Миротворец: «Во всем свете у нас только два верных союзника — наша армия и флот». Был ли какой-нибудь смысл в этих пафосных минских шабашах?

Восемь вечера. Неподалеку от Большой Почтовой на шумной набережной стояли двое. Как и раньше, один в строгом костюме и до блеска вычищенных туфлях, другой в своем привычном кэжуал. Облокотившись о пыльный парапет, они мирно о чем-то беседовали.

Второй год кряду эти люди приходят сюда. Приходят, чтобы просто постоять, чтобы вспомнить тех, с кем они оказались рядом в те памятные дни последнего месяца весны. Они вспоминают не только их, но и всех погибших бойцов, мирных жителей Украины и двух непризнанных республик. Самый кровавый на постсоветском пространстве конфликт прибил на корню миллионы планов, забрал жизни многих и многих тех, кто и не думал покидать этот хитроумный мир. Среди погибших был и Антон. Да, он самый, Антон Коваль — двоюродный брат Олега, каким-то неведомым образом очутившийся на полях сражений. Пылкий здоровяк, будущий ученый. Тетя Люда и понятия не имела, что, сорвавшись с цепи, он активно участвовал в повстанческом движении, и в итоге его не стало. Говорили, с оружием в руках он нашел свою судьбу где-то под Широкино. Что потянуло в пекло далекого от военного дела молодого человека?

В феврале 15-го, как раз когда у Широкино шли ожесточенные бои, у Олега родилась дочка — маленькая Виктория Олеговна. Он мог проводить часы у ее кроватки, слушая дыхание, улавливая мимику своего долгожданного ребенка. Олег стал заботливым отцом и убежденным домоседом, и всячески избегал теперь любых вечерних активностей, ведь дома его ждала настоящая семья. Но летом того же 15-го он неожиданно уехал. Невзирая на протесты Марины, спешно наполнил рюкзак и укатил в какое-то полузабытое и полуживое село на отшибе Тверской губернии. Под жужжание лугов и шелест дикого леса, под неистовой атакой комариного братства он целый месяц безвозмездно трудился: сбивая свежие мозоли, обороняясь от оводов и солнца, Олег с воодушевлением участвовал в восстановлении старенькой разрушенной церквушки. Его внезапный порыв поразил многих, а Ярослав, улучив момент, частенько припоминал ему былые воинствующие высказывания.