Последний рубеж

– Противник на левом фланге! – оперативно докладывает знакомый Седому голос сержанта Желибы.

– С тыла! С тыла заходят, уроды!

Кожевников поворачивается на звук, выглядывая из-за плотной спины Омлета. Он слышит собственное учащенное дыхание. Слышит, как кровь стучит в его висках. Ему кажется, что деревянное цевье автомата трещит под плотно сжатыми пальцами, что рукоятка вот-вот расколется и распорет ему ладонь. Он чувствует металлический привкус во рту – борясь с влиянием кукловода, сталкер прокусил губу.

Ругань длинными, закрученными цепочками вылетает изо рта Дзержинского. Тополь пытается что-то сообщить по рации, но устройство связи буквально разрывается перебивающими друг друга сведениями, среди которых то и дело проскакивает громкий, несгибаемый голос, приказывающий отступать к Чернобылю. Голос, подозрительно похожий на голос человека в странном шлеме. Голос лейтенанта Колесника. Так вот кем был тот оратор!

– Так, бойцы! – опомнившись, обращается к подчиненным однорукий. – Слушать долбаную команду! Иванцов! Омлет! На крышу! – сержант указывает на пару зданий слева от себя.

Причудливые, стоящие почти впритык постройки похожи на две буквы «Г»: одно – на длинную и вытянутую, второе – на короткую и будто бы сплюснутую.

– Ты! – теперь дуло автомата смотрит на Ару из «Вольного народа», чей бешеный взгляд затравленно мечется между Тополем и объятым пламенем войны лесом. – И Седой! – Дзержинский направляет оружие на здание справа. – Он на ту крышу! На вас четверых фланги и тыл! Если че, мы с Карачом поможем, не ссыте!

– Иди! – бросает Тополь своему бойцу – кажется, без его слова вольнонародовцы и шагу делать не станут.

– Шум! – между тем продолжает рубежник-калека. – Бабай! На вас фронт! Здание… А, сами решайте, вон там два стоят! Все, пошли, пошли!

– Э, Синий! Давай за мной! – Старший анархистов машет подчиненному рукой – и уходит вслед за наметившим позицию Шумейко. Секунду спустя к ним подтягивается не столь расторопный Бабай.

По улицам Чернобыля с тихим стуком разлетаются гильзы, и три цепочки людей быстро оказываются у ворот брошенных домов. Прижавшись плечом к стене совсем рядом с дверным проемом, Седой бросает короткий взгляд на компас. Что-то есть, понимает сталкер. Что-то есть, и оно близко…

– Давай живей! – Нервно озираясь, Ара подталкивает Кожевникова в спину. – Заходи, заходи!

Чертыхаясь, охотник за артефактами включает ПНВ и опускает его на глаза. Ярко-зеленая картинка слепит скитальца Зоны, но это – единственный способ разглядеть что-то в темных кишках дома, который еще не успел выпроводить поселившуюся в холодных стенах ночь.

Голова бродяги ныряет в подъезд – и цвета вокруг него тут же смягчаются, наливаясь более темными, мягкими красками. Правый угол парадного входа сталкер успел проверить еще с улицы, поэтому его взгляд сразу же скользит по левой стороне.

Чисто!

Рывок – и Седой исчезает во тьме памятника ушедшей эпохе. Мимолетный взгляд на компас. Не здесь, понимает скиталец.

Зашедший следом Ара уже дышит ему в затылок. Берцы стучат по треснутым ступеням. Несколько секунд – и перед ним целый ряд пустых комнат, которые с распростертыми объятиями запускают рыжеватый свет солнца в свои серые закрома.

– Живей! – кричит напирающий сзади анархист.

– Стоять! – во всю мощь своих легких командует Седой, и от его громкого, чудом перекричавшего шум боя голоса вольный буквально врастает в пол.

Сталкер видит: «сияние» умостило свое переливающееся тело прямо на лестнице, закрыв путь на этаж выше.

– Туда! – оборачиваясь, кричит скиталец. Его палец указывает на дальний конец коридора, где еще могли остаться нетронутые влиянием Зоны ступеньки.

Гильза неслышно ударяется об пол, и ноги сами несут двух мужчин к намеченной цели. Но без толку: вместо еще одной лестницы их глазам открывается усыпанная крошевом, похожим на оранжевый песок, мешанина из разбитого кирпича. Помогли в этом аномалии или просто время подошло – неизвестно, но факт остается фактом: подъем давным-давно обрушился.

– Сука, твою мать! – разочарованно восклицает Ара. Он рефлекторно оборачивается, проверяя пустой дверной проем за своей спиной. Кажется, чисто…

Стоит ему отвернуться, как из недр комнаты доносится бессвязный, практически животный вой, легко прорезающийся сквозь звук работающего в лесу оружия.

– А, сука! – чертыхается анархист, молниеносно отскакивая влево.

Седой поворачивается вокруг своей оси и видит, как из квартиры напротив неуклюже, словно в замедленной съемке, выбирается худощавая, сипло рычащая фигура. Разорванный в клочья камуфляж, висящий на владельце грязными, напоминающими мокрые кроны деревьев, лохмотьями. Склоненная набок голова, лежащая на вздернутом, будто сведенном судорогой, плече. Поднятый вверх воротник, к которому тянутся прозрачные нити свисающей изо рта слюны. Вытянутая вперед окровавленная костлявая рука. И голодные, подернутые багровой дымкой глаза, столь похожие на знаменитый взгляд Упыря…

«Надо уходить! – проносится в голове Седого. – Надо уходить, пока цел!»