Последний рыцарь

Кричала девушка лет четырнадцати, худенький угловатый подросток. Ее хрупкое тельце отчаянно извивалось в руках трех крепких мрачных женщин, без труда сдерживавших беглянку. Ее бледная кожа покраснела от гнева, черно-синие волосы сбились в спутанное облако, а за ними мерцали разгневанные глаза. Девушка не звала на помощь, ее крик был лишь способом выразить ее отчаяние, выпустить его, чтобы оно не разорвало ее изнутри.

Она готова была бороться за свою свободу, да только это ни к чему не привело. Женщины быстрыми отработанными движениями скрутили ей руки за спиной и потащили за собой – похоже, они проделывали такое не раз, и отчаянная борьба девушки не вызывала у них никаких эмоции. Всего лишь рабочий день и страдающий подросток, ничего особенного.

Из-за деревьев и кустов за ними наблюдали другие дети, мальчики и девочки разных видов, все в одинаковых серых пижамах, точно таких же, как на беглянке. Но ее одежда была грязной и потрепанной от борьбы, а их – чистой, будто только что купленной. Потому что она сражалась, а они чинно прогуливались по саду. Они не пытались ничего изменить.

Дана видела, что некоторые смотрят на кричащую девушку с сочувствием, некоторые – с раздражением. Но были здесь и такие, чьи глаза оставались пустыми, будто и неживыми. Сложно было догадаться, через что прошли совсем юные нелюди, чтобы стать такими.

Кричащую девушку втащили в особняк, и Дана последовала за этой угнетающей процессией, продолжая оглядываться по сторонам. Внутри дом был примерно таким, как снаружи: просторным, старым, ухоженным, но уже нуждающемся в ремонте. На светлых стенах просматривались трещины, не слишком аккуратно замазанные побелкой. На многих осветительных сферах, пусть и работающих, были сколы. Мебель появилась в этом кластере одновременно с домом, это без сомнений, и выдержала испытание временем куда хуже, чем он. Казалось, что благородное дерево не раз ломали, дробили, царапали, а потом снова и снова восстанавливали. Как будто в особняке, предназначенном для аристократов, поселилась толпа варваров!

В холле дежурили женщины в зеленых платьях – судя по золотистой коже и разноцветным волосам, дриады. Они видели кричащую девушку и ее мрачных надсмотрщиц, но не попытались вмешаться, даже слова не сказали. Одна из них молча покинула свой пост и придержала дверь, ведущую на темную лестницу, чтобы трем бабищам было проще затащить туда девчонку.

– Ты это видишь? – тихо спросила Дана.

«И это вижу, и то, что на большей части окон установлены решетки, – отозвался Амиар. – Значит, это не простой сиротский приют».

– Ну, он для нелюдей…

«Ну и что? Дети нелюдей не объявляются преступниками по умолчанию. Нет, Дана, здесь творится что-то противозаконное. Иди за ними».

Здесь, в прошлом, в давно уничтоженном мире, она была призраком из будущего, поэтому ей несложно было пройти сквозь дверь, закрывшуюся у нее перед носом.

Она шла следом за женщинами. Беглянка все еще сопротивлялась, но уже не так отчаянно, было видно, что она устала. Дана ожидала, что в подвале она увидит клетки, в одну из которых и бросят пленницу. Это была не лучшая участь, но, по крайней мере, несчастная девчонка смогла бы отдохнуть.

Но все оказалось намного страшнее: среди темных каменных стен расположилась импровизированная больница, чем-то напоминавшая полевой госпиталь. Ни о какой стерильности здесь и речи не шло, как и о заботе о пациентах. Да и были ли они пациентами? Эта девушка не нуждалась в медицинской помощи – а ее все равно притащили сюда. И это, похоже, пугало ее куда больше, чем сорвавшийся побег.

Большую часть пространства занимали кушетки, застеленные ветхими простынями. Рядом с ними размещались капельницы, артефакты медицинского наблюдения, ржавые столики с инструментами. Большая часть кушеток пустовала, но на некоторых неподвижно лежали девочки и мальчики, от десяти до шестнадцати лет, не старше. Они, даже оставаясь в сознании, смотрели вперед немигающими глазами. Медицинские артефакты показывали, что они живы, но Дана не хотела знать, что это за жизнь.

Увидев безразличных ко всему пациентов, беглянка рванулась с новой яростью. Это было так неожиданно, что ее конвоирам едва удалось удержать ее. Одна из женщин, не сдержавшись, отвесила ей звонкую оплеуху. Рука у дамы оказалась тяжелой, удар задел висок, и девушка, хоть и не потеряла сознание, теперь двигалась, словно пьяная.

– Укусила меня, стерва, – пробубнила женщина.

– Иди руку промой, эта змея и ядовитой оказаться может!

– Что, думаешь, она уже угомонилась?

– Да конечно! Разве такое когда-нибудь бывало? Но дергаться она теперь будет меньше, нас двоих вполне хватит, а это все равно ненадолго.

Женщина кивнула и, прижимая платок к прокушенной руке, отошла в сторону. А ее подруги привязали извивающуюся девушку к одной из кушеток, закрепив ее руки и ноги ремнями. В плотную кожу ремней въелась засохшая кровь; похоже, беглянка была не первой, кто не желал оставаться здесь.