Читаем Последний самурай полностью

Наконец она вернулась в номер. Вместо двухдневной щетины у нее были только прядки черных волос, которые уже отклеивались с верхней губы. Черные волосы стояли торчком. Она вошла в номер, — они две недели не решались вызывать обслугу, жили на недоеденных коробках шоколадных конфет и огрызках хлебных палочек, — и кинула на кровать одинокую фишку.

Проиграла, значит? спросил Сегети, и мальчик тоже решил, что она проиграла.

Проиграла, сказала она. Подошла к зеркалу и принялась сдирать усы.

Проиграла, опять проиграла и опять проиграла. А потом выиграла.

Она грудами выгребала банкноты из карманов пиджака и складывала на туалетный столик. Numéro vingt-huit, сказала она, il ne m’a pas tout à fait oubliée[134]. Груды банкнот по 500 франков.

Мне пора в постель, сказала она. Мне нечего надеть.

Я подумал: Проблема не только в деньгах.

Я подумал: Сердце можно и потом продать.

Я подумал: Вот уж я посмотрю, какое у него будет лицо!

Депортация — тяжелая травма, но Сегети проходил это столько раз, что вряд ли она нарушит его привычки. Я знал, что он часто играет в бридж в клубе «Портленд», по Кольцевой доехал до «Бейкер-стрит» и зашел в Мэрилебонскую библиотеку посмотреть клуб в телефонном справочнике. Не стоит отвергать очевидное, и сначала я полистал справочник телефонов частных лиц, но, разумеется, человек, не желавший настырных звонков от глав государств, обычно получающих 99,9 % голосов очарованного народонаселения, не говоря уж о бутанском, американском, французском, немецком, датском и теперь бельгийском посольстве и не упоминая напоследок, хотя они заслуживают большего, Всемирный банк, ООН и ВОЗ, в справочнике не значился. Клуб «Портленд» оказался на Хаф-Мун-стрит, 42.

Я доехал по Юбилейной до «Грин-парка» и дошел до Хаф-Мун-стрит. Времени было 13:30. Я сел на тротуаре напротив клуба «Портленд» и углубился в «Физику твердого тела» Х. М. Розенберга.

Я подумал: Кто знает, ЧТО будет?

Сегети был не просто хроническим дипломатом и игроком, он, по данным разных источников (Сегети / «Сан» / Саддам Хуссейн), крутил десятки, сотни, а то и тысячи романов. Не мог же он помнить их все; какая-нибудь его бывшая вполне могла забеременеть. Может, он примет меня как сына! Может, я буду рассказывать историю про усы и добавлять, что это про мою бабушку.

Люди входили в клуб «Портленд» и выходили, но на Сегети никто не был похож. Около 16:00 к клубу подкатило такси, и из него вышел человек в белом костюме. Сегети.

Миновало шесть часов. Я умирал с голоду. Заставлял себя читать Х. М. Розенберга, «Физику твердого тела». Старался не думать о еде.

Около 23:00 Сегети вышел. С ним был еще один человек. Человек этот говорил: Я просто подумал, если сыграю королем, это вскроет бубны.

Бубны?

Они только бубны не заявили.

Да уж, вздохнул Сегети. Столь удручающе подозрение, что современная игра начисто лишена авантюризма, но как подумаешь о необъяснимом и, очевидно, несокрушимом нежелании типичного игрока заявлять масть при ренонсе или синглете! Не говоря уж о малодушии партнера de nos jours[135], каковой удовольствуется своей игрой, а не отправляется бороздить неизведанные океаны. Мы живем в эпоху вырождения.

Ты в прошлый раз говорил, что мне надо было сыграть королем.

Правда? Тогда беру свои слова назад. Разумеется, при малейшей возможности надо играть королем. Что толку мяться над своим выходом, если у тебя король в руке. А если кто удивится, скажешь, что, по моей оценке, ход королем — квинтэссенция сильной игры. А вот и мое такси.

Он сел в такси, и оно уехало.

Я представления не имел куда.

Спутник Сегети смотрел вслед. Я подбежал и просипел:

Простите! Мне велели кое-что доставить мистеру Сегети, а я его пропустил — вы не знаете, куда он едет?

Без понятия. В «Каприс» он больше не ходит; попробуй в «Куальино». В бридж играешь?

Нет. А «Куальино» — это где?

О боже всемогущий, ты же не… слушай, у него поганое настроение, уж не знаю, что там с ним, и, если он с кем-то встречается, лучше тебе не врываться. Может, в клубе оставишь?

«Куальино» — это где?

Тебе не поздновато по улицам шастать?

«Куальино» — это где?

Его там, скорее всего, и нет.

Тогда можно и сказать, где это.

Ну да, в общем, Бери-стрит, раз тебе так уж надо.

Где это?

За много миль отсюда.

Я вернулся на «Грин-парк». Через час подземка закроется. Он, наверное, опять уедет на такси, а я не смогу проследить, у меня с собой только проездной и один фунт. Но мало ли, вдруг что подвернется.

Я спросил в справочной, где Бери-стрит, и в окошке мне сказали, что за углом. Я посмотрел на карту — ну да, за углом, минут десять пешком от Хаф-Мун. Поедет человек на такое расстояние на такси? Но других зацепок у меня не было, и я пошел вверх по Пикадилли, вниз по Сент-Джеймс-стрит, потом на Бери-стрит и посмотрел на «Куальино», но снаружи почти ничего не разглядеть. Непонятно, есть ли внутри кто-нибудь в белом костюме.

Перейти на страницу:

Все книги серии Иностранная литература. Современная классика

Время зверинца
Время зверинца

Впервые на русском — новейший роман недавнего лауреата Букеровской премии, видного британского писателя и колумниста, популярного телеведущего. Среди многочисленных наград Джейкобсона — премия имени Вудхауза, присуждаемая за лучшее юмористическое произведение; когда же критики называли его «английским Филипом Ротом», он отвечал: «Нет, я еврейская Джейн Остин». Итак, познакомьтесь с Гаем Эйблманом. Он без памяти влюблен в свою жену Ванессу, темпераментную рыжеволосую красавицу, но также испытывает глубокие чувства к ее эффектной матери, Поппи. Ванесса и Поппи не похожи на дочь с матерью — скорее уж на сестер. Они беспощадно смущают покой Гая, вдохновляя его на сотни рискованных историй, но мешая зафиксировать их на бумаге. Ведь Гай — писатель, автор культового романа «Мартышкин блуд». Писатель в мире, в котором привычка читать отмирает, издатели кончают с собой, а литературные агенты прячутся от своих же клиентов. Но даже если, как говорят, литература мертва, страсть жива как никогда — и Гай сполна познает ее цену…

Говард Джейкобсон

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Современная проза
Последний самурай
Последний самурай

Первый великий роман нового века — в великолепном новом переводе. Самый неожиданный в истории современного книгоиздания международный бестселлер, переведенный на десятки языков.Сибилла — мать-одиночка; все в ее роду были нереализовавшимися гениями. У Сибиллы крайне своеобразный подход к воспитанию сына, Людо: в три года он с ее помощью начинает осваивать пианино, а в четыре — греческий язык, и вот уже он читает Гомера, наматывая бесконечные круги по Кольцевой линии лондонского метрополитена. Ребенку, растущему без отца, необходим какой-нибудь образец мужского пола для подражания, а лучше сразу несколько, — и вот Людо раз за разом пересматривает «Семь самураев», примеряя эпизоды шедевра Куросавы на различные ситуации собственной жизни. Пока Сибилла, чтобы свести концы с концами, перепечатывает старые выпуски «Ежемесячника свиноводов», или «Справочника по разведению горностаев», или «Мелоди мейкера», Людо осваивает иврит, арабский и японский, а также аэродинамику, физику твердого тела и повадки съедобных насекомых. Все это может пригодиться, если только Людо убедит мать: он достаточно повзрослел, чтобы узнать имя своего отца…

Хелен Девитт

Современная русская и зарубежная проза
Секрет каллиграфа
Секрет каллиграфа

Есть истории, подобные маленькому зернышку, из которого вырастает огромное дерево с причудливо переплетенными ветвями, напоминающими арабскую вязь.Каллиграфия — божественный дар, но это искусство смиренных. Лишь перед кроткими отворяются врата ее последней тайны.Эта история о знаменитом каллиграфе, который считал, что каллиграфия есть искусство запечатлеть радость жизни лишь черной и белой краской, создать ее образ на чистом листе бумаги. О богатом и развратном клиенте знаменитого каллиграфа. О Нуре, чья жизнь от невыносимого одиночества пропиталась горечью. Об ученике каллиграфа, для которого любовь всегда была религией и верой.Но любовь — двуликая богиня. Она освобождает и порабощает одновременно. Для каллиграфа божество — это буква, и ради нее стоит пожертвовать любовью. Для богача Назри любовь — лишь служанка для удовлетворения его прихотей. Для Нуры, жены каллиграфа, любовь помогает разрушить все преграды и дарит освобождение. А Салман, ученик каллиграфа, по велению души следует за любовью, куда бы ни шел ее караван.Впервые на русском языке!

Рафик Шами

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Современная проза
Пир Джона Сатурналла
Пир Джона Сатурналла

Первый за двенадцать лет роман от автора знаменитых интеллектуальных бестселлеров «Словарь Ламприера», «Носорог для Папы Римского» и «В обличье вепря» — впервые на русском!Эта книга — подлинный пир для чувств, не историческая реконструкция, но живое чудо, яркостью описаний не уступающее «Парфюмеру» Патрика Зюскинда. Это история сироты, который поступает в услужение на кухню в огромной древней усадьбе, а затем становится самым знаменитым поваром своего времени. Это разворачивающаяся в тени древней легенды история невозможной любви, над которой не властны сословные различия, война или революция. Ведь первое задание, которое получает Джон Сатурналл, не поваренок, но уже повар, кажется совершенно невыполнимым: проявив чудеса кулинарного искусства, заставить леди Лукрецию прекратить голодовку…

Лоуренс Норфолк

Проза / Историческая проза

Похожие книги

Зулейха открывает глаза
Зулейха открывает глаза

Гузель Яхина родилась и выросла в Казани, окончила факультет иностранных языков, учится на сценарном факультете Московской школы кино. Публиковалась в журналах «Нева», «Сибирские огни», «Октябрь».Роман «Зулейха открывает глаза» начинается зимой 1930 года в глухой татарской деревне. Крестьянку Зулейху вместе с сотнями других переселенцев отправляют в вагоне-теплушке по извечному каторжному маршруту в Сибирь.Дремучие крестьяне и ленинградские интеллигенты, деклассированный элемент и уголовники, мусульмане и христиане, язычники и атеисты, русские, татары, немцы, чуваши – все встретятся на берегах Ангары, ежедневно отстаивая у тайги и безжалостного государства свое право на жизнь.Всем раскулаченным и переселенным посвящается.

Гузель Шамилевна Яхина

Современная русская и зарубежная проза
Адам и Эвелин
Адам и Эвелин

В романе, проникнутом вечными символами и аллюзиями, один из виднейших писателей современной Германии рассказывает историю падения Берлинской стены, как историю… грехопадения.Портной Адам, застигнутый женой врасплох со своей заказчицей, вынужденно следует за обманутой супругой на Запад и отважно пересекает еще не поднятый «железный занавес». Однако за границей свободолюбивый Адам не приживается — там ему все кажется ненастоящим, иллюзорным, ярмарочно-шутовским…В проникнутом вечными символами романе один из виднейших писателей современной Германии рассказывает историю падения Берлинской стены как историю… грехопадения.Эта изысканно написанная история читается легко и быстро, несмотря на то что в ней множество тем и мотивов. «Адам и Эвелин» можно назвать безукоризненным романом.«Зюддойче цайтунг»

Инго Шульце

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Современная проза