Читаем Последний самурай полностью

Я снова погрузилась в 6-ю песнь «Илиады», и через две минуты вернулся Заводной Деточка. Сказал, что покрасит имена всяких людей потому что может их прочесть + ему почти нечего красить. Я сказала, что это он замечательно придумал + он ушел + я углубилась в историю Гектора + Андромахи + он снова вернулся. Сказал, что θεοΐς похоже на θεών и можно он его тоже покрасит, а то ему нечего красить.

Мне не улыбалось упрощать и объяснять 4-летке даже простейшие правила грамматики + не могу сказать, что мне улыбается сейчас пережить это снова, но я обещала, поэтому

ГЕКкеГЕКСеКОНтапод ГЕПтакеГЕКСеКОНтапод ОКТОкеГЕКСеКОНтапод

объясню.

Мне, правда, нелегко сосредоточиться, так что я, пожалуй, задобрю совесть, коснувшись только ключевых моментов, как в «Звуках музыки» «До — нам дорог первый звук» переходит в гармонию на семь голосов, или же в гептафонию, как, вероятно, сказали бы некоторые (не будем показывать пальцем).

Я сказала Конечно, давай, и сказала Помнишь, что такое θεών, и он сказал Богов, и я сказала Точно, так вот, θεοΐς — это к богам или богами + помнишь, что такое ήρώων и ανδρών + он сказал Героев и мужей + я сказала, но ведь в θεοΐς нет отдельного слова, которое значит «к», тут все внутри одного слова, значит, какая-то его часть значит «к» + как думаешь какая + не знаю, как вы, а я уже почти дозрела до «Холмы оживают, когда звучит песня» (А-а-а-ах).

гептакегебдомеконтапод

[Ай, ладно]

И снова целый день на Кольцевой, дома сидеть слишком холодно. Город поливают ледяные дожди, под землей тепло и сухо.

«ЛИВЕРПУЛЬ-СТРИТ» «ОЛДГЕЙТ» «ТАУЭР-ХИЛЛ» «МОНУМЕНТ»

Слишком маленький

«КЭННОН-СТРИТ» «МЭНШН-ХАУС» «БЛЭКФРАЙЕРЗ»

Этимология очень на пользу

«ТЕМПЛ» «НАБЕРЕЖНАЯ» «ВЕСТМИНСТЕР» и снова и снова

На «Сент-Джеймс-парке» заходит женщина, видит склоненную над книгой детскую головку, пухлые пальчики возят синим маркером по странице. Глаза у нее загораются, она уловила соль шутки, она жаждет взрослого разговора. Он поднимает голову + одаряет ее обворожительной улыбкой — пухлые щечки, блестящие черные глаза + молочные зубки. Он говорит: Я почти закончил 15-ю книгу!

Она говорит: Я ВИЖУ! Ты, наверное, очень много трудишься.

Еще раз изобразим милой тетеньке Ширли Темпл[52]. Л: Я только вчера начал!

Какой Очаровашка: Ну ты ПОДУМАЙ!

Очаровашка: Я сегодня прочел это и это и это и это, а вчера вот это и вот это и это и это и это и это! [пальчики листают страницы, разрисованные флуоресцентным розовым и оранжевым и синим и зеленым]

Какой: Какой ты молодец!

Молодец: Я прочел «Илиаду» и De Amicitia и три истории из «Калилы и Димны» + одну из «Тысячи и одной ночи» и про Моисея + тростник и про Иосифа и его Разноцветную Одежду[53], а теперь мне надо читать «Одиссею» и «Метаморфозы» 1–8 и всю «Калилу и Димну» и 30 из «Тысячи и одной ночи» а еще 1-ю книгу Самуила, а еще Книгу Ионы, а еще выучить кантилляцию, а еще 10 глав из «Алгебры по-простому».

В Некотором Ошеломлении: Зачем тебе все это?

Сама Невинность: Мне Сибилла сказала.

В Шоке: Он же еще маленький этимология на пользу правописанию флективные языки очень конечно на пользу грамматике которую не преподают в школах но все же классика элемент старой системы образования способствует расслоению общества может лучше ему в футбол поиграть мне кажется вы совершаете ужасную ошибку.

Стандартный ответ.

«СЛОУН-СКВЕР» «ЮЖНЫЙ КЕНСИНГТОН»

Миновало четыре часа. Мы четыре раза проехали по Кольцевой. Дважды сходили в туалет; Л проскакал всю платформу «Мэншн-Хаус» на одной ножке, потом назад на другой; всякий раз мы выходили на «Тауэр-Хилл», чтобы состроить рожу камере наблюдения + посмотреть на себя в горе телевизоров. Вернее, себя видишь в одном телевизоре. В других тебя нет — иногда в них пустой перрон, иногда в них из-за поворота приближается поезд. Наверное, это съемки других камер, дальше по перрону, но похожи они на кадры из других миров, миров, где встает солнце, а поезда катаются без тебя. Там есть детские коляски, но толкаешь их не ты, и дурные воспоминания там тоже водятся, но не ты от них увиливаешь.

<p>2</p><p>99, 98, 97, 96</p>

12 декабря 1992 года

Меня зовут Людо. Мне 5 лет и 267 дней. Осталось 99 дней до моего шестого дня рождения. Сегодня Сибилла дала мне эту тетрадку чтоб я писал потому что она говорит мне надо тренироваться а то у меня кошмарный почерк, а в школе мне не разрешат все время писать на компьютере. Я сказал что не знаю что писать а Сибилла сказала можно писать про то что мне нравится и тогда потом я буду знать что мне нравилось в детстве. Еще можно писать про интересные события чтобы потом я помнил какие события случались.

Мне нравятся полиномы но не нравится слово бином потому что оно неправильное. Я решил никогда его не говорить. Я всегда говорю правильное слово для полинома а остальные как хотят. Мое любимое греческое слово γαγγλίον[54] и сегодня мне больше ничего не нравится.

13 декабря 1992 года

Перейти на страницу:

Все книги серии Иностранная литература. Современная классика

Время зверинца
Время зверинца

Впервые на русском — новейший роман недавнего лауреата Букеровской премии, видного британского писателя и колумниста, популярного телеведущего. Среди многочисленных наград Джейкобсона — премия имени Вудхауза, присуждаемая за лучшее юмористическое произведение; когда же критики называли его «английским Филипом Ротом», он отвечал: «Нет, я еврейская Джейн Остин». Итак, познакомьтесь с Гаем Эйблманом. Он без памяти влюблен в свою жену Ванессу, темпераментную рыжеволосую красавицу, но также испытывает глубокие чувства к ее эффектной матери, Поппи. Ванесса и Поппи не похожи на дочь с матерью — скорее уж на сестер. Они беспощадно смущают покой Гая, вдохновляя его на сотни рискованных историй, но мешая зафиксировать их на бумаге. Ведь Гай — писатель, автор культового романа «Мартышкин блуд». Писатель в мире, в котором привычка читать отмирает, издатели кончают с собой, а литературные агенты прячутся от своих же клиентов. Но даже если, как говорят, литература мертва, страсть жива как никогда — и Гай сполна познает ее цену…

Говард Джейкобсон

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Современная проза
Последний самурай
Последний самурай

Первый великий роман нового века — в великолепном новом переводе. Самый неожиданный в истории современного книгоиздания международный бестселлер, переведенный на десятки языков.Сибилла — мать-одиночка; все в ее роду были нереализовавшимися гениями. У Сибиллы крайне своеобразный подход к воспитанию сына, Людо: в три года он с ее помощью начинает осваивать пианино, а в четыре — греческий язык, и вот уже он читает Гомера, наматывая бесконечные круги по Кольцевой линии лондонского метрополитена. Ребенку, растущему без отца, необходим какой-нибудь образец мужского пола для подражания, а лучше сразу несколько, — и вот Людо раз за разом пересматривает «Семь самураев», примеряя эпизоды шедевра Куросавы на различные ситуации собственной жизни. Пока Сибилла, чтобы свести концы с концами, перепечатывает старые выпуски «Ежемесячника свиноводов», или «Справочника по разведению горностаев», или «Мелоди мейкера», Людо осваивает иврит, арабский и японский, а также аэродинамику, физику твердого тела и повадки съедобных насекомых. Все это может пригодиться, если только Людо убедит мать: он достаточно повзрослел, чтобы узнать имя своего отца…

Хелен Девитт

Современная русская и зарубежная проза
Секрет каллиграфа
Секрет каллиграфа

Есть истории, подобные маленькому зернышку, из которого вырастает огромное дерево с причудливо переплетенными ветвями, напоминающими арабскую вязь.Каллиграфия — божественный дар, но это искусство смиренных. Лишь перед кроткими отворяются врата ее последней тайны.Эта история о знаменитом каллиграфе, который считал, что каллиграфия есть искусство запечатлеть радость жизни лишь черной и белой краской, создать ее образ на чистом листе бумаги. О богатом и развратном клиенте знаменитого каллиграфа. О Нуре, чья жизнь от невыносимого одиночества пропиталась горечью. Об ученике каллиграфа, для которого любовь всегда была религией и верой.Но любовь — двуликая богиня. Она освобождает и порабощает одновременно. Для каллиграфа божество — это буква, и ради нее стоит пожертвовать любовью. Для богача Назри любовь — лишь служанка для удовлетворения его прихотей. Для Нуры, жены каллиграфа, любовь помогает разрушить все преграды и дарит освобождение. А Салман, ученик каллиграфа, по велению души следует за любовью, куда бы ни шел ее караван.Впервые на русском языке!

Рафик Шами

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Современная проза
Пир Джона Сатурналла
Пир Джона Сатурналла

Первый за двенадцать лет роман от автора знаменитых интеллектуальных бестселлеров «Словарь Ламприера», «Носорог для Папы Римского» и «В обличье вепря» — впервые на русском!Эта книга — подлинный пир для чувств, не историческая реконструкция, но живое чудо, яркостью описаний не уступающее «Парфюмеру» Патрика Зюскинда. Это история сироты, который поступает в услужение на кухню в огромной древней усадьбе, а затем становится самым знаменитым поваром своего времени. Это разворачивающаяся в тени древней легенды история невозможной любви, над которой не властны сословные различия, война или революция. Ведь первое задание, которое получает Джон Сатурналл, не поваренок, но уже повар, кажется совершенно невыполнимым: проявив чудеса кулинарного искусства, заставить леди Лукрецию прекратить голодовку…

Лоуренс Норфолк

Проза / Историческая проза

Похожие книги

Зулейха открывает глаза
Зулейха открывает глаза

Гузель Яхина родилась и выросла в Казани, окончила факультет иностранных языков, учится на сценарном факультете Московской школы кино. Публиковалась в журналах «Нева», «Сибирские огни», «Октябрь».Роман «Зулейха открывает глаза» начинается зимой 1930 года в глухой татарской деревне. Крестьянку Зулейху вместе с сотнями других переселенцев отправляют в вагоне-теплушке по извечному каторжному маршруту в Сибирь.Дремучие крестьяне и ленинградские интеллигенты, деклассированный элемент и уголовники, мусульмане и христиане, язычники и атеисты, русские, татары, немцы, чуваши – все встретятся на берегах Ангары, ежедневно отстаивая у тайги и безжалостного государства свое право на жизнь.Всем раскулаченным и переселенным посвящается.

Гузель Шамилевна Яхина

Современная русская и зарубежная проза
Адам и Эвелин
Адам и Эвелин

В романе, проникнутом вечными символами и аллюзиями, один из виднейших писателей современной Германии рассказывает историю падения Берлинской стены, как историю… грехопадения.Портной Адам, застигнутый женой врасплох со своей заказчицей, вынужденно следует за обманутой супругой на Запад и отважно пересекает еще не поднятый «железный занавес». Однако за границей свободолюбивый Адам не приживается — там ему все кажется ненастоящим, иллюзорным, ярмарочно-шутовским…В проникнутом вечными символами романе один из виднейших писателей современной Германии рассказывает историю падения Берлинской стены как историю… грехопадения.Эта изысканно написанная история читается легко и быстро, несмотря на то что в ней множество тем и мотивов. «Адам и Эвелин» можно назвать безукоризненным романом.«Зюддойче цайтунг»

Инго Шульце

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Современная проза