Читаем Последний самурай полностью

Snorri mælti: «Það að mér þykir þú maður harðlegur og mikilfenglegur en þó get eg að þrotin sé nú þín hin mesta gæfa og skammt get eg eftir þinnar ævi.»

Снорри сказал: «Только то, что человек ты, по-видимому, суровый и заносчивый. Но я вижу, что удача скоро изменит тебе, и недолго тебе осталось жить».

Сыновья Асгрима с переменным успехом ходили по землянкам, и всякий раз кто-нибудь говорил, что хочет узнать только одно, кто этот невезучий человек, что зашел пятым, и всякий раз Скарпхедин отвечал какую-нибудь гадость, и результаты выходили предсказуемые. Это вам не Гомер и не Мэлори, тут все очень просто, но мне нравилось. У Гордона нашелся словарь и заметки по грамматике, так что в целом неплохо.

Я прочел еще несколько страниц, потом пару часов почитал «Графа Монте-Кристо» и уехал домой.

Я вернулся на следующий день и прочел три страницы по аэродинамике, но как-то настроения не было. Потом еще почитал «Сагу о Ньяле».

Около 12:30 он, жуя бутерброд, прошел мимо окна на первом этаже. У меня в рюкзаке было четыре с арахисовым маслом и джемом, два с бананом и мармайтом и пакет чипсов. Я съел бутерброд и почитал «Графа Монте-Кристо». В доме больше ничего.


Два дня пропустил. Холодно было, и лило. Потом прояснилось. Я снова приехал и сел на парапет. Взял с собой три бутерброда с арахисовым маслом и джемом, один с арахисовым маслом и медом и бутылку «Райбины».

Опять полил дождь, я вернулся на Кольцевую и остаток дня читал «Графа Монте-Кристо». Можно было заняться аэродинамикой, но как-то настроения не было.

Третья неделя мая — типичное английское похолодание. 283 градуса выше абсолютного нуля. Я поехал к дому просто посмотреть. Видел, как отец разговаривал с женщиной наверху, но, что говорили, не слышал. Заставил себя посидеть на парапете на случай, если придется ехать на Северный полюс.

У меня застучали зубы. Такое ощущение, что у Магнуссона был другой текст, не тот, что мне подарила Сибилла; я решил разобрать лишние куски. Потом вспомнил, что на Северный полюс не еду. В доме ничего. Я вернулся на Кольцевую и съел бутерброды.


Четыре дня пропустил, а потом пришлось опять приехать. Посидел на парапете, заставил себя прочесть целую главу по аэродинамике — просто доказать себе, что по-прежнему могу. Съел бутерброд с арахисовым маслом. «Сагу о Ньяле» до сих пор не дочитал. Я вообще мало над ней работал. Глупо тут торчать. Работать невозможно, надо либо что-то делать, либо поехать туда, где можно работать. Глупо уехать, неделю прокуковав под домом на автобусной остановке.

И тут меня осенило.

Попрошу-ка я у отца автограф.

Я приехал назавтра и с собой взял «Отважного Кортеса» в мягкой обложке (это где про балийскую женщину) — купил в «Оксфаме» за 50 пенсов. Еще взял Brennu-Njáls saga, Магнуссона, Гордона, книгу о преобразованиях Лапласа и книгу о съедобных насекомых, которую библиотека продавала за 10 пенсов. До конца дня можно кататься по Кольцевой. Вряд ли я надолго; сделаю, и покончим с этим.

Я приехал к дому в 10:00. На первом этаже открыто окно; там тихонько разговаривали. Я постоял у стены и послушал.

Ты точно не хочешь пойти? Ты же с ними почти не видишься.

Это как-то не мое. Если начну зевать от скуки, выйдет неудобно, а если мы еще что-нибудь придумаем, они на меня разозлятся. Тут одна проблема — ты-то не обидишься?

Да я не обижусь, мне просто кажется, хорошо бы тебе с ними побыть.

Я побуду, но они же учатся всю неделю. Они уже придумали, на что потратить выходные. Это же не конец света.

К дому подъехала машина, и оттуда вышли трое детей.

Машина уехала.

Дети поглядели на дом.

Ну, пошли, сказал один.

И они зашагали по дорожке. Открылась дверь. Прямо за дверью поговорили. Дети снова спустились по ступенькам вместе с женщиной, которую я уже видел. В дверях стоял мужчина.

Когда вернетесь, сходим в «Планету Голливуд», сказал он.

Они сели в машину и уехали. Он закрыл дверь.

Я устал бродить туда-сюда по улице и на эту дверь смотреть. Не хотел опять уходить. Устал сомневаться, удачный ли сейчас момент. Устал раздумывать, не лучше ли помешать ему сейчас, пока он не сел работать.

Я подошел к двери и позвонил. Минуту подождал Отсчитал еще минуту, отсчитал две. Постучался и опять отсчитал минуту. Если не откроет, я уйду. Если и дальше стучать и звонить, он рассердится. Прошло две минуты. Я повернулся и зашагал по ступенькам.

На третьем этаже открылось окно.

Минутку, я сейчас спущусь, крикнул он.

Я вернулся к двери.

Прошла пара минут, и дверь открылась.

Что вам угодно? спросил он.

Волосы у него темные, с проседью; лоб исчерчен глубокими морщинами; в бровях седые волоски, а глаза большие и светлые, немножко похож на ночного зверя. Голос довольно высокий и тихий.

Чем могу быть полезен? спросил он.

Перейти на страницу:

Все книги серии Иностранная литература. Современная классика

Время зверинца
Время зверинца

Впервые на русском — новейший роман недавнего лауреата Букеровской премии, видного британского писателя и колумниста, популярного телеведущего. Среди многочисленных наград Джейкобсона — премия имени Вудхауза, присуждаемая за лучшее юмористическое произведение; когда же критики называли его «английским Филипом Ротом», он отвечал: «Нет, я еврейская Джейн Остин». Итак, познакомьтесь с Гаем Эйблманом. Он без памяти влюблен в свою жену Ванессу, темпераментную рыжеволосую красавицу, но также испытывает глубокие чувства к ее эффектной матери, Поппи. Ванесса и Поппи не похожи на дочь с матерью — скорее уж на сестер. Они беспощадно смущают покой Гая, вдохновляя его на сотни рискованных историй, но мешая зафиксировать их на бумаге. Ведь Гай — писатель, автор культового романа «Мартышкин блуд». Писатель в мире, в котором привычка читать отмирает, издатели кончают с собой, а литературные агенты прячутся от своих же клиентов. Но даже если, как говорят, литература мертва, страсть жива как никогда — и Гай сполна познает ее цену…

Говард Джейкобсон

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Современная проза
Последний самурай
Последний самурай

Первый великий роман нового века — в великолепном новом переводе. Самый неожиданный в истории современного книгоиздания международный бестселлер, переведенный на десятки языков.Сибилла — мать-одиночка; все в ее роду были нереализовавшимися гениями. У Сибиллы крайне своеобразный подход к воспитанию сына, Людо: в три года он с ее помощью начинает осваивать пианино, а в четыре — греческий язык, и вот уже он читает Гомера, наматывая бесконечные круги по Кольцевой линии лондонского метрополитена. Ребенку, растущему без отца, необходим какой-нибудь образец мужского пола для подражания, а лучше сразу несколько, — и вот Людо раз за разом пересматривает «Семь самураев», примеряя эпизоды шедевра Куросавы на различные ситуации собственной жизни. Пока Сибилла, чтобы свести концы с концами, перепечатывает старые выпуски «Ежемесячника свиноводов», или «Справочника по разведению горностаев», или «Мелоди мейкера», Людо осваивает иврит, арабский и японский, а также аэродинамику, физику твердого тела и повадки съедобных насекомых. Все это может пригодиться, если только Людо убедит мать: он достаточно повзрослел, чтобы узнать имя своего отца…

Хелен Девитт

Современная русская и зарубежная проза
Секрет каллиграфа
Секрет каллиграфа

Есть истории, подобные маленькому зернышку, из которого вырастает огромное дерево с причудливо переплетенными ветвями, напоминающими арабскую вязь.Каллиграфия — божественный дар, но это искусство смиренных. Лишь перед кроткими отворяются врата ее последней тайны.Эта история о знаменитом каллиграфе, который считал, что каллиграфия есть искусство запечатлеть радость жизни лишь черной и белой краской, создать ее образ на чистом листе бумаги. О богатом и развратном клиенте знаменитого каллиграфа. О Нуре, чья жизнь от невыносимого одиночества пропиталась горечью. Об ученике каллиграфа, для которого любовь всегда была религией и верой.Но любовь — двуликая богиня. Она освобождает и порабощает одновременно. Для каллиграфа божество — это буква, и ради нее стоит пожертвовать любовью. Для богача Назри любовь — лишь служанка для удовлетворения его прихотей. Для Нуры, жены каллиграфа, любовь помогает разрушить все преграды и дарит освобождение. А Салман, ученик каллиграфа, по велению души следует за любовью, куда бы ни шел ее караван.Впервые на русском языке!

Рафик Шами

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Современная проза
Пир Джона Сатурналла
Пир Джона Сатурналла

Первый за двенадцать лет роман от автора знаменитых интеллектуальных бестселлеров «Словарь Ламприера», «Носорог для Папы Римского» и «В обличье вепря» — впервые на русском!Эта книга — подлинный пир для чувств, не историческая реконструкция, но живое чудо, яркостью описаний не уступающее «Парфюмеру» Патрика Зюскинда. Это история сироты, который поступает в услужение на кухню в огромной древней усадьбе, а затем становится самым знаменитым поваром своего времени. Это разворачивающаяся в тени древней легенды история невозможной любви, над которой не властны сословные различия, война или революция. Ведь первое задание, которое получает Джон Сатурналл, не поваренок, но уже повар, кажется совершенно невыполнимым: проявив чудеса кулинарного искусства, заставить леди Лукрецию прекратить голодовку…

Лоуренс Норфолк

Проза / Историческая проза

Похожие книги

Зулейха открывает глаза
Зулейха открывает глаза

Гузель Яхина родилась и выросла в Казани, окончила факультет иностранных языков, учится на сценарном факультете Московской школы кино. Публиковалась в журналах «Нева», «Сибирские огни», «Октябрь».Роман «Зулейха открывает глаза» начинается зимой 1930 года в глухой татарской деревне. Крестьянку Зулейху вместе с сотнями других переселенцев отправляют в вагоне-теплушке по извечному каторжному маршруту в Сибирь.Дремучие крестьяне и ленинградские интеллигенты, деклассированный элемент и уголовники, мусульмане и христиане, язычники и атеисты, русские, татары, немцы, чуваши – все встретятся на берегах Ангары, ежедневно отстаивая у тайги и безжалостного государства свое право на жизнь.Всем раскулаченным и переселенным посвящается.

Гузель Шамилевна Яхина

Современная русская и зарубежная проза
Адам и Эвелин
Адам и Эвелин

В романе, проникнутом вечными символами и аллюзиями, один из виднейших писателей современной Германии рассказывает историю падения Берлинской стены, как историю… грехопадения.Портной Адам, застигнутый женой врасплох со своей заказчицей, вынужденно следует за обманутой супругой на Запад и отважно пересекает еще не поднятый «железный занавес». Однако за границей свободолюбивый Адам не приживается — там ему все кажется ненастоящим, иллюзорным, ярмарочно-шутовским…В проникнутом вечными символами романе один из виднейших писателей современной Германии рассказывает историю падения Берлинской стены как историю… грехопадения.Эта изысканно написанная история читается легко и быстро, несмотря на то что в ней множество тем и мотивов. «Адам и Эвелин» можно назвать безукоризненным романом.«Зюддойче цайтунг»

Инго Шульце

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Современная проза