Последний самурай

Когда он туда добрался, небо посерело, клочья тумана цеплялись за скалы и недвижно парили над землей. Он в жизни не видал ничего страннее и прекраснее. Англия была далеко-далеко и все съеживалась, умерший Френкель и пеликан в университетском дворе совсем крохотные, Бодлианская библиотека, это кладбище жизней, — не больше почтовой марки. Ветра не было, но он видел, что клочья тумана шевельнулись, отплыли на пару ярдов. Ему хотелось сказать что-нибудь — он был так далеко. На ум пришло начало «Одиссеи». Одиссей не спас товарищей, как ни старался.

αὐτῶν γὰρ σφετέρῃσιν ἀτασθαλίῃσιν ὄλοντο,
νήπιοι, οἳ κατὰ βοῦς Ὑπερίονος Ἠελίοιο
ἤσθιον: αὐτὰρ ὁ τοῖσιν ἀφείλετο νόστιμον ἦμαρ[113]

.

Дураки, погубленные собственной опрометчивостью. Они съели коров бога Солнца, и тот отнял у них день возвращения νόστιμον ἦμαρ, подумал он, ностимон эмар, — как мне поступить, чтобы никогда не пришлось возвращаться? Съесть коров солнечного божества?

Ему конец, если он снова полезет в спичечный коробок.

Как мне поступить? спросил он.

Долина исчезла из виду. Ее скрыл туман, густой и белый, словно облако. Из облака торчали голые скалы. Небо прояснилось, будто расслоилась взвесь воздуха и мороси, и тяжелая морось густым белым туманом осела в долину, очистив воздух наверху. Скалы чернели в тени, и по кромкам черноты бежали блистающие полоски золота, каждая — точно луна, только-только пережившая новолуние. По вершинам гор расположились рощицы, против закатного солнца черные, и сквозь них сочилось жидкое пламя.

Я не могу вернуться, сказал он. Что же мне делать?

Он сидел, и внезапно поднялся ветер, и он видел, как в яростном потоке стелятся древесные ветви в вышине. Вдали зашумело — как будто закричала толпа народу, и, обернувшись + глянув вверх, он увидел, как в темнеющее небо взмывает гигантский дракон: лучшие деревенские мастера трудились над ним неделями + теперь змей улетел. Поле, где запускали змеев, было далеко, но в косом вечернем свете четко проступали силуэты: человек пять или шесть глядели на сбежавшего змея, чуть подальше кто-то стаскивал его с небес. Один поймал змея, другой сматывал бечеву.

И вдруг ветер подхватил змея; человек с бечевой споткнулся и вырвал его у товарища; и когда змей поплыл вверх, за ним помчался ребенок, вцепился в каркас. Крошечная фигурка держалась за змея, того проволокло по земле, а затем ветер подхватил его высоко в воздух, и бечева полетела за ним, не достать.

Водители змеев в молчании глядели, как ослепительно-красный дракон уносит ребенка. Он проплыл над ХК, а над обрывом его подбросило воздушным потоком.

Деревенские остановились на краю обрыва. Змей начал спускаться. Ветер мотал его туда-сюда и в конце концов забросил на вершину одной из тех гор, которыми недавно любовался ХК. Ветер дул от них, на резком развороте донес обрывок звука, детский вопль, а затем вновь умчал.

Деревенские смотрели на гору + ХК, решив, что теперь они станут поразговорчивее, сочувственно спросил: Что нужно сделать?

Он еле разбирал их диалект, но, похоже, ответили они, что сделать ничего нельзя.

ХК был уверен, что просто не понял, но затем кто-то ему объяснил, что они, конечно, вызовут подмогу, но никто не придет, а сам вызов сработает против них.

ХК сказал: А нельзя туда залезть?

И все хором сказали, что нельзя, на эту гору никто никогда не забирался, а кто полезет, тот погибнет.

Тем дело и уладилось.

ХК тут же сказал:

Я спасу ребенка.

Поглядел на пылающие деревья, и рассмеялся, и сказал:

Я съем коров солнечного бога.

Спустилась ночь. Тыквенный месяц, угрюмый братец солнца, повис над самым горизонтом. В его недобром свете мерцал белый туман, а чернота гор была тверже камня.

ХК вернулся в деревню и сказал, что нужно много шелка. Ему сказали, что шелка нет, но он настаивал. Объяснил, что хочет сделать, и деревенские увлеклись. Они пережили много ужасов, однако сохранили интерес к воздушным змеям, и почти все в деревне интересовались аэродинамикой и тем, чего можно достичь посредством шелка. ХК уплатил кому надо твердой валютой, и ему дали 100 или около того квадратных метров ослепительно-желтого шелка, и одна женщина целую ночь шила для него на старом черном «зингере» с ножной педалью.

Поутру туман рассеялся. Зеленые поля, не изрезанные тропинками, подходили к самым подножьям скал, и ХК зашагал прямиком к каменной стене. Воздух был неподвижен + временами слышался крик ребенка.

В детстве ХК лазал по горам. Поэтому он отчасти представлял себе, на что идет: иногда ему казалось, что все получится, иногда он понимал, что понимает, какой окажется его смерть.

Он нашел зацепку для руки и опору для ноги и полез.

Через час все руки у него были в ссадинах, а плечо прострелила боль. Он исцарапал висок, прижимаясь к скале и струйка пота с кровью стекала возле уголка глаза, и ее нельзя было стереть.