Читаем Последний самурай полностью

Он распаковал крылья и приладил веревки вместо ремней. Ребенок опасливо за ним понаблюдал и попятился к бамбуковой рощице. ХК влез в веревки и поманил ребенка, но тот не желал приближаться. ХК и сам не был уверен, что конструкция полетит, но как тут проверишь? он понимал, что второй раз на скалу не заберется.

Ветер дергал за крылья, и один порыв едва не сбил ХК с ног; он схватился за дерево, чтоб не унесло. Налетел другой порыв и едва не сбросил его со скаты. Когда ветер поутих, ХК кинулся к ребенку; тот развернулся и побежал, споткнулся, упал, и ХК схватил его за ногу. Тут налетел третий порыв ветра, сильнее первых двух, а у ХК только одна рука свободна. Его отрывало от дерева; он чувствовал, как его уволакивает к обрыву. Он быстро схватил ребенка за другую ногу; не обращая внимания на вопли, подтянул ребенка к себе и крепко обхватил — и тут же ветер наполнил крылья, и они полетели по воздуху.

Их тотчас унесло высоко-высоко над башнями скал, что пылали накануне. Свирепый ветер тащил их так стремительно, что ХК боялся, как бы не порвалось крыло; они взмывали и падали, а потом ветер унес их из долины, на многие мили к западу, и наконец уронил на голой каменистой равнине. Песка здесь не было, однако эта самая равнина и блестела желтым на горизонте.

Наверху был свет, но, едва ХК очутился на земле, свет погас. Солнце кровавым шаром висело над горизонтом. Пока ХК выпутывался из веревок, оно исчезло.

Положение теперь оказалось хуже, чем на вершине скалы. Здесь не было воды; при свете он успел разглядеть лишь бескрайнюю каменистую равнину во все стороны, без малейших следов человеческого обитания. Холод стоял собачий, костер развести не из чего. И теперь невозможна быстрая смерть — оба вполне могут медленно умереть от холода или жажды.

Но хотя ему, быть может, предстояла мучительная смерть, он хохотал и не мог остановиться. Шелковые крылья грудой лежали у его ног, на спине висел хнычущий ребенок, а ХК все хохотал и кричал: Получилось! Черт возьми, получилось! Господи боже, черт возьми, получилось!

Было ясно, что лечь поспать нельзя, иначе он замерзнет до смерти. Он поудобнее устроил ребенка на спине и зашагал сквозь ночь.

Ростом ХК был 6 футов 4 дюйма и, когда ходил быстро, одолевал ничего себе расстояния. К утру прошел, пожалуй, миль 60. А потом встало солнце, и он увидел железную дорогу. Он замерз и проголодался, но смеялся все равно. Обернувшись туда, откуда пришел, он даже не разглядел долину и снова повторил: Черт возьми, получилось!

Целый день он шагал вдоль полотна, и под вечер проехал поезд. Он не остановился, когда ХК замахал, но ехал медленно, и ХК запрыгнул в последний вагон, и поезд не стал тормозить, чтобы его согнать.

В ближайшей деревне поезд не остановился, но ХК соскочил, чтобы купить еды. Они поели, он снова посадил ребенка на спину и пошел вдоль полотна. Следующий поезд мчался слишком быстро, но ХК запрыгнул в тот, что ехал за ним. Все ждал, что его остановят, но решил двигаться, пока не остановили.

Пять дней он ехал на поездах и наутро шестого дня увидел Пылающие горы.

ХК очутился в сердце Синьцзяна, на восток Монголия, на запад Казахстан и Кыргызстан, но, куда идти, он не знал.

Перед самым тупиком он спрыгнул с поезда и зашагал. Он шел на север, пока ничего не решая, и тут ему снова повезло. Он добрался до деревни, и тамошние жители немножко походили на спасенного ребенка.

Поначалу ХК хотел пристроить ребенка в какой-нибудь дом, но люди глядели на ребенка и качали головами + хотя он едва понимал местный диалект, похоже, говорили ему, что ребенок этот с запада.

Карт не достать. Денег на верблюда не хватало. И они двинулись пешком.

Они перешли границу, и никто их не остановил, и шагали дальше, и местность становилась все непролазнее.

Шли они очень медленно, потому что быстро ребенок не умел.

Они странствовали много месяцев и наконец вышли на равнины, где паслись лошади. Вдалеке виднелось какое-то становище. Они направились туда, оба полумертвые.

Они вошли в становище, но там не оказалось мужчин. Женщины стряпали или чинили одежду. Мужчина и мальчик застыли среди юрт, и постепенно все вокруг замолчали.

Потом издали на них взглянула женщина. Черные волосы ее были жесткие, как у пони; лицо широкоскулое, настоящая монголка. Она пристально уставилась на мальчика и наконец приблизилась. Мальчик кинулся в ее объятия и заплакал, и она тоже заплакала. Потом отстранилась и ударила мальчика по щеке, и закричала, и заплакала снова. Мальчик упал в грязь. ХК помахал. Женщина посмотрела на него, ни слова не говоря.

ХК показал на изрезанные ноги мальчика, и женщина посмотрела на него, ни слова не говоря. ХК показал на себя, затем на котелок с едой, и женщина плюнула ему под ноги.

Наконец другая женщина накормила ХК. Пока он ел, никто не произнес ни слова, и до самого вечера в становище царила мертвая тишина.

Мужчины вернулись с охоты, и никто ничего не сказал, и в конце концов ХК уснул на соломе с лошадьми, и никто ничего не сказал — не возразил, не пригласил в юрту, и мальчик спал вместе с ним.

Перейти на страницу:

Все книги серии Иностранная литература. Современная классика

Время зверинца
Время зверинца

Впервые на русском — новейший роман недавнего лауреата Букеровской премии, видного британского писателя и колумниста, популярного телеведущего. Среди многочисленных наград Джейкобсона — премия имени Вудхауза, присуждаемая за лучшее юмористическое произведение; когда же критики называли его «английским Филипом Ротом», он отвечал: «Нет, я еврейская Джейн Остин». Итак, познакомьтесь с Гаем Эйблманом. Он без памяти влюблен в свою жену Ванессу, темпераментную рыжеволосую красавицу, но также испытывает глубокие чувства к ее эффектной матери, Поппи. Ванесса и Поппи не похожи на дочь с матерью — скорее уж на сестер. Они беспощадно смущают покой Гая, вдохновляя его на сотни рискованных историй, но мешая зафиксировать их на бумаге. Ведь Гай — писатель, автор культового романа «Мартышкин блуд». Писатель в мире, в котором привычка читать отмирает, издатели кончают с собой, а литературные агенты прячутся от своих же клиентов. Но даже если, как говорят, литература мертва, страсть жива как никогда — и Гай сполна познает ее цену…

Говард Джейкобсон

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Современная проза
Последний самурай
Последний самурай

Первый великий роман нового века — в великолепном новом переводе. Самый неожиданный в истории современного книгоиздания международный бестселлер, переведенный на десятки языков.Сибилла — мать-одиночка; все в ее роду были нереализовавшимися гениями. У Сибиллы крайне своеобразный подход к воспитанию сына, Людо: в три года он с ее помощью начинает осваивать пианино, а в четыре — греческий язык, и вот уже он читает Гомера, наматывая бесконечные круги по Кольцевой линии лондонского метрополитена. Ребенку, растущему без отца, необходим какой-нибудь образец мужского пола для подражания, а лучше сразу несколько, — и вот Людо раз за разом пересматривает «Семь самураев», примеряя эпизоды шедевра Куросавы на различные ситуации собственной жизни. Пока Сибилла, чтобы свести концы с концами, перепечатывает старые выпуски «Ежемесячника свиноводов», или «Справочника по разведению горностаев», или «Мелоди мейкера», Людо осваивает иврит, арабский и японский, а также аэродинамику, физику твердого тела и повадки съедобных насекомых. Все это может пригодиться, если только Людо убедит мать: он достаточно повзрослел, чтобы узнать имя своего отца…

Хелен Девитт

Современная русская и зарубежная проза
Секрет каллиграфа
Секрет каллиграфа

Есть истории, подобные маленькому зернышку, из которого вырастает огромное дерево с причудливо переплетенными ветвями, напоминающими арабскую вязь.Каллиграфия — божественный дар, но это искусство смиренных. Лишь перед кроткими отворяются врата ее последней тайны.Эта история о знаменитом каллиграфе, который считал, что каллиграфия есть искусство запечатлеть радость жизни лишь черной и белой краской, создать ее образ на чистом листе бумаги. О богатом и развратном клиенте знаменитого каллиграфа. О Нуре, чья жизнь от невыносимого одиночества пропиталась горечью. Об ученике каллиграфа, для которого любовь всегда была религией и верой.Но любовь — двуликая богиня. Она освобождает и порабощает одновременно. Для каллиграфа божество — это буква, и ради нее стоит пожертвовать любовью. Для богача Назри любовь — лишь служанка для удовлетворения его прихотей. Для Нуры, жены каллиграфа, любовь помогает разрушить все преграды и дарит освобождение. А Салман, ученик каллиграфа, по велению души следует за любовью, куда бы ни шел ее караван.Впервые на русском языке!

Рафик Шами

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Современная проза
Пир Джона Сатурналла
Пир Джона Сатурналла

Первый за двенадцать лет роман от автора знаменитых интеллектуальных бестселлеров «Словарь Ламприера», «Носорог для Папы Римского» и «В обличье вепря» — впервые на русском!Эта книга — подлинный пир для чувств, не историческая реконструкция, но живое чудо, яркостью описаний не уступающее «Парфюмеру» Патрика Зюскинда. Это история сироты, который поступает в услужение на кухню в огромной древней усадьбе, а затем становится самым знаменитым поваром своего времени. Это разворачивающаяся в тени древней легенды история невозможной любви, над которой не властны сословные различия, война или революция. Ведь первое задание, которое получает Джон Сатурналл, не поваренок, но уже повар, кажется совершенно невыполнимым: проявив чудеса кулинарного искусства, заставить леди Лукрецию прекратить голодовку…

Лоуренс Норфолк

Проза / Историческая проза

Похожие книги

Зулейха открывает глаза
Зулейха открывает глаза

Гузель Яхина родилась и выросла в Казани, окончила факультет иностранных языков, учится на сценарном факультете Московской школы кино. Публиковалась в журналах «Нева», «Сибирские огни», «Октябрь».Роман «Зулейха открывает глаза» начинается зимой 1930 года в глухой татарской деревне. Крестьянку Зулейху вместе с сотнями других переселенцев отправляют в вагоне-теплушке по извечному каторжному маршруту в Сибирь.Дремучие крестьяне и ленинградские интеллигенты, деклассированный элемент и уголовники, мусульмане и христиане, язычники и атеисты, русские, татары, немцы, чуваши – все встретятся на берегах Ангары, ежедневно отстаивая у тайги и безжалостного государства свое право на жизнь.Всем раскулаченным и переселенным посвящается.

Гузель Шамилевна Яхина

Современная русская и зарубежная проза
Адам и Эвелин
Адам и Эвелин

В романе, проникнутом вечными символами и аллюзиями, один из виднейших писателей современной Германии рассказывает историю падения Берлинской стены, как историю… грехопадения.Портной Адам, застигнутый женой врасплох со своей заказчицей, вынужденно следует за обманутой супругой на Запад и отважно пересекает еще не поднятый «железный занавес». Однако за границей свободолюбивый Адам не приживается — там ему все кажется ненастоящим, иллюзорным, ярмарочно-шутовским…В проникнутом вечными символами романе один из виднейших писателей современной Германии рассказывает историю падения Берлинской стены как историю… грехопадения.Эта изысканно написанная история читается легко и быстро, несмотря на то что в ней множество тем и мотивов. «Адам и Эвелин» можно назвать безукоризненным романом.«Зюддойче цайтунг»

Инго Шульце

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Современная проза