Читаем Последний самурай полностью

Я сказал: Тебе разве не надо печатать «Современную вязальщицу»?

Леность, отвлечения, дела и удовольствия; все они по очереди препятствуют нам, сказала Сиб. Я уже добралась до 1965-го.

Я сказал: Ты же хотела на этой неделе закончить?

Пожалуй, ни одно обширное и многостороннее дело, сказала Сиб, не бывало осуществлено за время, изначально задуманное тем, кто дело это предпринял. Кто бежит наперегонки со Временем, обзаводится недругом, коему не страшны прискорбные случайности.

Сиб пошла к компьютеру, минут пять попечатала, а потом встала, села на диван и включила видео.

Камбэй взял плошку риса. Я понял, сказал он. Хватит кричать. Я не ем ваш рис даром. Возразить нечего, сказал мой отец.

Зверский на вид самурай расхаживал по улице. В дверях стояли крестьяне — изумлялись, Кацусиро — изумлялся, Камбэй скрестил руки на груди, ни капли не изумлен. Спасибо, сказал отец. Я серьезно.

Камбэй сел внутри, лицом к двери. Вручил Кацусиро тяжелую палку. Спрячься за дверью, сказал он. Приготовься. Занеси палку над головой. Ударь самурая, когда войдет, изо всех сил. Не сдерживайся! Как можно сильнее. Возразить не

Я смотрел в экран. Кацусиро стоял за дверью. Я встал и принялся расхаживать туда-сюда, а самурай вошел и отразил удар.

Я больше не слышал отцовского голоса, не видел лица; фильм продолжался, но в голове у меня стояла улица, и зверский на вид самурай на всю улицу, и на эту улицу из двери смотрит Камбэй.

В голове у меня за дверью стоял Кацусиро с палкой. Кюдзо разрубал буйную посредственность. Но настоящий самурай отразит удар.

Я подумал: Можно все-таки и Джеймса Хэттона! Или Рыжа Дьявлина. Или обоих!

Я подумал: Можно кого захочу!

Я подумал: Дебют миттельшпиль эндшпиль.

Я подумал: Настоящий самурай отразит удар.

Я подумал: Настоящий самурай отразит удар.

Я глянул в газету Сиб + там говорилось, что ХК собрался идти пешком по бывшему Советскому Союзу и что идти он собирается один.

Я подумал: вот ОН мог бы драться на мечах. Вот, подумал я, кого надо вызывать на бой — человека, который знает 50 языков, сотню раз смотрел в лицо смерти, равно неуязвим для хвалы и хулы. Этот человек, впервые повстречав своего сына, НАВЕРНЯКА посоветует ему в 11 лет пойти в Оксфорд или хоть в экспедицию его возьмет.

Где он остановился, в газете не написали.

Я позвонил его издателю и спросил, не планируются ли автограф-сессии. Понадеялся, что обаяние детского голоска поможет мне добыть потребные данные, и вскоре мне продиктовали список мест, где он будет раздавать автографы.

У него планировалась автограф-сессия завтра в «Уотерстоунз» на Ноттинг-Хилл-гейт.

Я доехал по Кольцевой и поднялся на улицу.

Сходил на автограф-сессию, и ХК, как я и предполагал, ушел пешком. Он был высок, как она и говорила, и двигался быстро, но я этого ожидал и прихватил скейтборд.

Дом оказался большой и белый, с белыми колоннами. Во дворе травяной квадратик с розами, в центре вымощенный плитняком круг, посреди круга птичья купальня. Скейтборд оставить негде. Я прошел десять домов по улице до таблички «Продается», спрятал скейтборд в высокой траве и вернулся.

Позвонил в дверь, и мне открыла женщина с блестящими волосами и блестящей бижутерией, вся накрашенная и в розовом платье.

Я удивленно уставился на нее. Я не знал, что он женат. Или, может, это его сестра.

Я сказал, что пришел к Хью Кэри.

Она сказала: Мне ужасно жаль, но он никого не принимает.

Я сказал извините и ушел и отступил дальше по улице. Потом женщина в розовом вышла, села в машину и уехала. Я вернулся к дому и позвонил.

Он подошел к двери и сказал Чего тебе.

Лицо морщинистое, загорелое, на щеке плохо заживший шрам. Глаза как голубые угли. Брови косматые, клочковатые усы. Волосы очень выцветшие, и в них седина.

Чего тебе? повторил он.

Мне нужно с вами поговорить, сказал я. Я знал, что, если развернусь и уйду, буду презирать себя до конца своих дней.

Он сказал, что может выкроить пару минут, и я пошел за ним в дом. Не знаю, чего я ждал, но не этих натертых деревянных полов, толстых ковров и мягких диванов. Интересную форму сослагательного не привезешь с собой трофеем, но все-таки я ждал чего-то другого.

Мы вошли в комнату с черно-белым мраморным полом и бледно-желтым диваном, и он указал на диван и снова повторил Чего тебе.

Я посмотрел в это лицо, будто вытесанное из камня, и понял, что сейчас погибну. Он мигом вычислит ложь, он будет меня презирать. Я представил, как он идет по Китаю с мальчиком: как он идет по Казахстану с маленьким отрядом; водить за нос такого человека — это низко, это недостойно. Надо сочинить предлог и уйти.

Камбэй велит Рикити позвать самурая. Сам сидит внутри, ждет. Велит Кацусиро встать за дверью с палкой. Настоящий самурай отразит удар.

Я подумал: если струшу, значит я и впрямь сын своего отца.

Я сказал: Я хотел с вами повидаться, потому что я ваш сын.

Ты мой…

Я погиб.

Глаза на этом каменном лице горели, блистали, как лезвие меча. Я погиб.

Его губы сжались. Я погиб.

Перейти на страницу:

Все книги серии Иностранная литература. Современная классика

Время зверинца
Время зверинца

Впервые на русском — новейший роман недавнего лауреата Букеровской премии, видного британского писателя и колумниста, популярного телеведущего. Среди многочисленных наград Джейкобсона — премия имени Вудхауза, присуждаемая за лучшее юмористическое произведение; когда же критики называли его «английским Филипом Ротом», он отвечал: «Нет, я еврейская Джейн Остин». Итак, познакомьтесь с Гаем Эйблманом. Он без памяти влюблен в свою жену Ванессу, темпераментную рыжеволосую красавицу, но также испытывает глубокие чувства к ее эффектной матери, Поппи. Ванесса и Поппи не похожи на дочь с матерью — скорее уж на сестер. Они беспощадно смущают покой Гая, вдохновляя его на сотни рискованных историй, но мешая зафиксировать их на бумаге. Ведь Гай — писатель, автор культового романа «Мартышкин блуд». Писатель в мире, в котором привычка читать отмирает, издатели кончают с собой, а литературные агенты прячутся от своих же клиентов. Но даже если, как говорят, литература мертва, страсть жива как никогда — и Гай сполна познает ее цену…

Говард Джейкобсон

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Современная проза
Последний самурай
Последний самурай

Первый великий роман нового века — в великолепном новом переводе. Самый неожиданный в истории современного книгоиздания международный бестселлер, переведенный на десятки языков.Сибилла — мать-одиночка; все в ее роду были нереализовавшимися гениями. У Сибиллы крайне своеобразный подход к воспитанию сына, Людо: в три года он с ее помощью начинает осваивать пианино, а в четыре — греческий язык, и вот уже он читает Гомера, наматывая бесконечные круги по Кольцевой линии лондонского метрополитена. Ребенку, растущему без отца, необходим какой-нибудь образец мужского пола для подражания, а лучше сразу несколько, — и вот Людо раз за разом пересматривает «Семь самураев», примеряя эпизоды шедевра Куросавы на различные ситуации собственной жизни. Пока Сибилла, чтобы свести концы с концами, перепечатывает старые выпуски «Ежемесячника свиноводов», или «Справочника по разведению горностаев», или «Мелоди мейкера», Людо осваивает иврит, арабский и японский, а также аэродинамику, физику твердого тела и повадки съедобных насекомых. Все это может пригодиться, если только Людо убедит мать: он достаточно повзрослел, чтобы узнать имя своего отца…

Хелен Девитт

Современная русская и зарубежная проза
Секрет каллиграфа
Секрет каллиграфа

Есть истории, подобные маленькому зернышку, из которого вырастает огромное дерево с причудливо переплетенными ветвями, напоминающими арабскую вязь.Каллиграфия — божественный дар, но это искусство смиренных. Лишь перед кроткими отворяются врата ее последней тайны.Эта история о знаменитом каллиграфе, который считал, что каллиграфия есть искусство запечатлеть радость жизни лишь черной и белой краской, создать ее образ на чистом листе бумаги. О богатом и развратном клиенте знаменитого каллиграфа. О Нуре, чья жизнь от невыносимого одиночества пропиталась горечью. Об ученике каллиграфа, для которого любовь всегда была религией и верой.Но любовь — двуликая богиня. Она освобождает и порабощает одновременно. Для каллиграфа божество — это буква, и ради нее стоит пожертвовать любовью. Для богача Назри любовь — лишь служанка для удовлетворения его прихотей. Для Нуры, жены каллиграфа, любовь помогает разрушить все преграды и дарит освобождение. А Салман, ученик каллиграфа, по велению души следует за любовью, куда бы ни шел ее караван.Впервые на русском языке!

Рафик Шами

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Современная проза
Пир Джона Сатурналла
Пир Джона Сатурналла

Первый за двенадцать лет роман от автора знаменитых интеллектуальных бестселлеров «Словарь Ламприера», «Носорог для Папы Римского» и «В обличье вепря» — впервые на русском!Эта книга — подлинный пир для чувств, не историческая реконструкция, но живое чудо, яркостью описаний не уступающее «Парфюмеру» Патрика Зюскинда. Это история сироты, который поступает в услужение на кухню в огромной древней усадьбе, а затем становится самым знаменитым поваром своего времени. Это разворачивающаяся в тени древней легенды история невозможной любви, над которой не властны сословные различия, война или революция. Ведь первое задание, которое получает Джон Сатурналл, не поваренок, но уже повар, кажется совершенно невыполнимым: проявив чудеса кулинарного искусства, заставить леди Лукрецию прекратить голодовку…

Лоуренс Норфолк

Проза / Историческая проза

Похожие книги

Зулейха открывает глаза
Зулейха открывает глаза

Гузель Яхина родилась и выросла в Казани, окончила факультет иностранных языков, учится на сценарном факультете Московской школы кино. Публиковалась в журналах «Нева», «Сибирские огни», «Октябрь».Роман «Зулейха открывает глаза» начинается зимой 1930 года в глухой татарской деревне. Крестьянку Зулейху вместе с сотнями других переселенцев отправляют в вагоне-теплушке по извечному каторжному маршруту в Сибирь.Дремучие крестьяне и ленинградские интеллигенты, деклассированный элемент и уголовники, мусульмане и христиане, язычники и атеисты, русские, татары, немцы, чуваши – все встретятся на берегах Ангары, ежедневно отстаивая у тайги и безжалостного государства свое право на жизнь.Всем раскулаченным и переселенным посвящается.

Гузель Шамилевна Яхина

Современная русская и зарубежная проза
Адам и Эвелин
Адам и Эвелин

В романе, проникнутом вечными символами и аллюзиями, один из виднейших писателей современной Германии рассказывает историю падения Берлинской стены, как историю… грехопадения.Портной Адам, застигнутый женой врасплох со своей заказчицей, вынужденно следует за обманутой супругой на Запад и отважно пересекает еще не поднятый «железный занавес». Однако за границей свободолюбивый Адам не приживается — там ему все кажется ненастоящим, иллюзорным, ярмарочно-шутовским…В проникнутом вечными символами романе один из виднейших писателей современной Германии рассказывает историю падения Берлинской стены как историю… грехопадения.Эта изысканно написанная история читается легко и быстро, несмотря на то что в ней множество тем и мотивов. «Адам и Эвелин» можно назвать безукоризненным романом.«Зюддойче цайтунг»

Инго Шульце

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Современная проза