Последний самурай

„Ничего, — подумал господин Набуки. — Это ничего. Мне действительно незачем больше жить. Я сделал в тысячу раз больше, чем мог бы сделать любой человек, любой политик. Я заставил этот подлый мир содрогнуться от ужаса. Я отомстил обидчикам, покарал убийц и осквернителей святынь моего народа. Это сделал я, я один, и, когда пробьет мой час, мир узнает, кто его покарал и за что. Мир должен об этом узнать, и он узнает. Но сейчас думать об этом рано. Нужно все подготовить, чтобы смерть не застала меня врасплох, но, пока я жив, мне придется действовать — до самой последней минуты действовать так, словно впереди у меня еще сто лет жизни. Потому что дело еще нужно довести до конца. Потому что я не имею права умирать раньше, чем…“

— Сабуро, — позвал он, — мальчишка улетел? Сабуро ответил не сразу, и эта пауза не понравилась господину Набуки. Похоже, его старый друг и соратник имел что-то против его последнего замысла. Неужели не только глупый и подлый мир, но и железный Сабуро, его верный помощник, его правая рука, начал испытывать содрогание от того, что делал его хозяин?

Этого не может быть, сказал себе господин Набуки. Этого не может быть, потому что не может быть никогда. Сколько людей убил Сабуро? Кто знает… Пожалуй, он и сам сбился со счета. Почти у каждого из этих людей были семьи и друзья, но Сабуро это никогда не останавливало. И убивал он не потому, что так велел ему господин Набуки — вернее, не только потому. Он убивал и отдавал приказы наемным убийцам, потому что верил и знал: так нужно для дела, иначе о справедливости лучше забыть. „Каждому да воздается по делам его“ — так сказано в Библии. Вряд ли Сабуро придерживался иной точки зрения. Старость — это возраст постепенного угасания, а не перемен. Все старики консерваторы, и профессиональные убийцы — не исключение. Так в чем же дело?

— Да, — ответил Сабуро, когда господин Набуки уже готовился повторить свой вопрос. — Да, Набуки-сан, Рю Тахиро вылетел из Токио час назад под именем Эдогава Тагомицу. Сообщение об этом поступило на мой пейджер пятьдесят с небольшим минут назад.

— Почему ты не сказал мне об этом сразу? — спросил господин Набуки.

— Простите, Набуки-сан. Вокруг было слишком много посторонних. Кроме того, я не думал, что это достойно упоминания. Кицунэ Таками лично подготовил парню все документы, так что никаких неожиданностей быть не могло.

— Позволь мне самому судить о том, что достойно упоминания, а что нет, — резко сказал господин Набуки и немедленно устыдился своей ничем не оправданной вспышки, увидев, как дернулось, словно от пощечины, морщинистое лицо Сабуро. — Прости меня, Сабуро, — сказал он, помедлив и совладав со своими эмоциями. Голос его теперь звучал так же, как всегда — ровно, вежливо и бесстрастно. — Я немного волнуюсь. Это вторая крупная акция за два месяца. Мне кажется, я начал уставать. Ты позаботился о том, чтобы в этом деле прослеживался чеченский след?

— Да, господин, — ответил Сабуро. — Этим тоже занимался Кицунэ, а у него не бывает накладок.

Господин Набуки кивнул. Да, у лисицы Таками накладок не случалось, разве что в далекие дни его молодости, но об этом никто ничего не знал. Собственно, особого умения здесь и не требовалось. Сложнее было раздобыть бомбу и доставить ее в Москву. Вот это действительно потребовало больших усилий, изобретательности и огромных капиталовложений. А после того, как бомба взорвется, превратив в радиоактивные руины самый центр Москвы, версия о причастности к этому взрыву чеченцев возникнет сама собой в миллионах умов по всему миру. Найдутся, конечно же, те, кто станет сомневаться и строить собственные версии, одна из которых скорее всего будет недалека от истины. Но кто станет слушать этих людей, когда чеченские бандиты все время под рукой? Это очень удобно: всегда иметь под рукой кого-то, на кого можно с легким сердцем свалить любое преступление и чья виновность будет всеми единодушно признана — без суда, следствия и сбора улик.